На допросе Бихель заявил, что купил платок на рынке, а когда Катерина пришла к нему в лавку, то следом появился молодой человек, имени которого Андреас не знал, и попросил представить его девушке. Он утверждал, что Катерина покинула магазин с незнакомцем, а после до Бихеля дошли слухи, что девушка живет в другом городе и одевается «на французский фасон». Когда его спросили о «волшебном зеркале», Андреас стал отрицать занятие предсказаниями и заявил, что в прошлом году в его лавке сеансы гадания проводил совсем другой человек.
В ходе обыска в магазине были обнаружены сундуки с женской одеждой, некоторые вещи опознали члены семей двух пропавших девушек. Выяснилось, что жена Бихеля часть одежды продала, но, по заявлениям женщины, откуда эти вещи взялись, ей неизвестно. Дальнейшее расследование привело к еще трем девушкам, которых пригласили на сеансы гадания с «волшебным зеркалом» с их лучшими платьями, но они в последнюю минуту передумали. Теперь полиция лучше понимала, с чем имеет дело, но как доказать факт преступления без тел жертв или даже следов крови?
Один из баварских жандармов привел с собой собаку и заметил, что она обнюхивает место возле сарая за домом Бихеля и роет там землю. 22 мая полиция начала копать вокруг сарая. Под углом постройки, где валялась куча соломы и мусора, они раскопали что-то похожее на человеческие кости. Когда полицейские копнули глубже, то обнаружили нижнюю половину тела, завернутую в хлопчатобумажную ветошь. В другом углу они нашли верхнюю часть обезглавленного тела и полуразложившуюся отрезанную голову. Позднее в останках опознали пропавшую крестьянку, Барбару Рейзингер. Рядом был найден второй труп, тоже разрезанный пополам. Тело Катерины Зейдель опознали по серьгам, которые сохранились у мертвой девушки в ушах.
Осматривавших трупы медиков озадачило то, что у обоих тел преступник вскрыл грудную клетку в продольном направлении, с помощью молотка вбив в торс нож, словно долото. Руки остались на месте, но стопы были отрублены по самые лодыжки. Тело Рейзингер слишком разложилось, и определить причину смерти не представлялось возможным, но труп Катерины Зейдель сохранился лучше, и врачи обнаружили легкую травму головы и колотую рану на шее, а также еще несколько повреждений. Также врачи сообщили, что Катерина с большой долей вероятности «…была еще жива или даже не имела смертельных ран до того, как ее тело разрезали пополам. Возможно, ее оглушили ударом по голове, но к летальному исходу он привести не мог, как и удара в шею не хватило бы, чтобы ее убить… Причиной смерти стало вскрытие и разрезание тела на части»
{231}.
Улики Бихелю предъявили еще в полицейской казарме, и он предложил рассказать всю правду. Сначала Андреас состряпал неубедительную историю о том, что Катерину убили у него дома какие-то незнакомцы; затем, после заверений, что за совершенное злодеяние его не накажут, преступник признался, что в пылу гневного спора ударил Катерину по голове бревном, но отнюдь не собирался ее убивать. Ложь Бихеля наслаивалась одна на другую, но когда его спрашивали о втором трупе, то Андреас упрямо отрицал, что знал о нем.
Произошли бы преступления двумя годами ранее, на дознании Бихеля подвергли бы пыткам. Однако Бавария к тому времени присоединилась к Наполеоновской империи, и на ее территории отныне действовали введенные Бонапартом просвещенные законы, включая указ об отмене пыток от 7 июля 1806 года.
Вместо телесных истязаний полиция теперь применяла метод, заключающийся в том, чтобы доставить подозреваемого на место преступления и по возможности допросить его, пока в поле зрения подозреваемого виден труп. Считалось, что этот способ никогда не подводит, особенно когда дело касается детоубийства (именно этим методом воспользовалась полиция в 1957 году, когда заставила Эда Гина признаться в совершенных убийствах, показав ему изувеченное тело жертвы, – и он сработал
{232}).
С Бихелем же методика дала сбой: даже при виде двух расчлененных трупов он продолжал отрицать, что причастен к смерти второй девушки. Но два дня спустя Бихель пошел на попятную и признался в убийстве Барбары Рейзингер, заявив, что его жена совершенно не виновата. Ее освободили, и вполне возможно, что именно поэтому Андреас и решил признать вину.
Бихель утверждал, что Барбара Рейзингер пришла к нему в лавку в сентябре 1806 года с целью найти работу прислугой. Пока они разговаривали, на него внезапно «нахлынуло» желание убить ее из-за платья, что носила девушка.
Андреас предложил Барбаре взглянуть через «волшебное зеркало» на будущего мужа, и она согласилась. Бихель положил перед девушкой доску с обычной лупой и предупредил, что ее нельзя трогать ни при каких обстоятельствах. Андреас сказал, что перед гаданием ему нужно связать ей руки за спиной и натянуть повязку на глаза, на случай если Барбара разволнуется, когда увидит будущего мужа, и потянется к зеркалу. Наивная девушка охотно согласилась. Согласно показаниям Бихеля, он ударил ее ножом в шею, и Барбара «в тот же миг упала» и с коротким стоном умерла. Затем его внезапно захлестнуло желание увидеть внутренности девушки, и он вспорол ей грудную клетку, обнажив органы. Затем Андреас разрубил ее тело на две половины, чтобы было легче спрятать, и закопал их в сарае. Пол лавки, на который лужами натекла кровь, он посыпал песком и пеплом, а потом смыл все водой.
Бихель признал, что в течение года после убийства Барбары пытался заманить в свою ловушку и других девушек, но не имел в этом успеха, пока не наткнулся на Катерину Зейдель.
«В день убийства я послал за Катериной и, когда она пришла, сказал ей: „Раз уж мы совсем одни, я позволю вам заглянуть в мое магическое зеркало. Но вам следует пойти домой и принести свои лучшие одежды, чтобы могли вы переменить ее несколько раз“. Когда она вернулась в своей обычной рабочей одежде с вещами в переднике, я положил на стол завернутую в белую салфетку доску и увеличительное стекло и запретил ей к чему-либо прикасаться. После я связал ей за спиной руки упаковочной бечевкой – той самой, что ранее связывал Барбару Рейзингер, – и повязал на глаза носовой платок. И сразу же ударил ее в шею ножом, что держал наготове. Меня одолевало желание взглянуть, что у нее внутри, и с этой целью я взял клин, поставил его на грудину и ударил по нему сапожным молотком. Я вскрыл ей грудь и рассек ножом мягкую плоть ее тела. Я начал резать ее почти в тот же миг, как ударил в шею; я вскрыл ей грудь и рассек ножом мясистые части тела – так быстро, что иной за это время не успел бы перебрать свои четки или десять раз произнести „Аве Мария“. После того я повернул ее, как мясник это делает со скотом, и разрубил топором тело на части, чтобы иметь возможность положить его в яму, вырытую мною на горе. Я должен сознаться, что при вскрытии я чувствовал такую жадность, что дрожал всеми членами и едва удержался от искушения отрезать кусок мяса и съесть его. Когда я ударил Зейдель в первый раз, она закричала, начала дергаться и сделала шесть или семь вдохов. Поскольку я принялся резать ее сразу после удара ножом, весьма возможно, что в ней тогда еще теплилась жизнь. Я тщательно запер все двери и закопал куски тела у сарая. Окровавленную сорочку и платье Зейдель дважды постирал, а от жены их утаивал и перепрятывал с одного места на другое, словно кошка своих детенышей. Остальные одежды, залитые кровью, положил в печь и сжег. Я лишь хотел заполучить их платья, потому и убил Рейзингер и Зейдель, а больше причин нет. Должен признаться, что их самих я не желал, но словно кто-то стоял у меня за плечом и говорил: „Сделай это и купи кукурузы“ – и нашептывал в ухо, что свое я должен получить без риска быть изобличенным»
{233}.
