— Давай, Джейн. Прекрати это дерьмо. Ты не плебей. Это не Банкрофт-холл.
— Хорошо, мэм, — начала Моррис, — я никогда об этом не думала. Мне бы даже в голову не пришло. У вас есть три хороших корабля с тремя хорошими экипажами. Тебе нужно куда-то себя деть. На самом деле, моя команда была очень взволнована, услышав, что у нас на борту будет сама "Королева Львов".
— Могло быть и хуже, — сказала Хант. — Если бы я была мужчиной, ты бы застряла с "Королем Львом".
Моррис рассмеялась.
— А если бы я был Королем Львом, — невозмутимо сказал Хант, — это сделало бы тебя Зазу. Затем Хант улыбнулась той широкой открытой улыбкой, которая всегда вызывала симпатию у ее подчиненных.
Что заставило Моррис сказать немного больше, возможно, больше, чем она сказала бы в обычном режиме: — Если бы мы были двумя мужчинами, а "Левином" и Hoon "Хун" управляли две женщины, как вы думаете, мы бы вели этот разговор? — Моррис позволил повисшему между ними молчанию послужить ответом.
— Ты права, — сказала Хант, делая еще одну затяжку, облокотившись на перила палубы и глядя на горизонт, на все еще невероятно спокойный океан.
— Как твоя нога? — спросил Моррис.
Хант потянулся к ее бедру. — Это так хорошо, как никогда не будет, — сказала она. Она не стала прикасаться к перелому в бедре, который она получила десять лет назад во время неудачного тренировочного прыжка. Неисправный парашют положил конец ее пребыванию в качестве одной из первых женщин в "Морских котиках" и чуть не оборвал ее жизнь. Вместо этого она потрогала письмо из медицинской комиссии, лежащее у нее в кармане.
Они выкурили свои короткие сигары почти до самых кончиков, когда Моррис заметила что-то на горизонте по правому борту. — Ты видишь этот дым? — спросила она. Два морских офицера выбросили сигары за борт, чтобы лучше видеть. Это был маленький корабль, медленно плывущий или, возможно, даже дрейфующий. Моррис нырнула на мостик и вернулась на смотровую площадку с двумя парами биноклей, по одному для каждого из них.
Теперь они могли ясно видеть его: траулер длиной около семидесяти футов, с низким бортом посередине, чтобы поднимать рыболовные сети, с высоким носом, предназначенным для преодоления штормовой волны. Из кормовой части корабля, где за сетями и кранами находился ходовой мостик, валил дым — огромные плотные темные клубы дыма, перемежающиеся оранжевыми языками пламени. На палубе поднялась суматоха, когда команда из примерно дюжины человек пыталась локализовать пламя.
Флотилия отрепетировала, что делать в случае, если они столкнутся с кораблем, находящимся в бедствии. Во-первых, они проверили бы, не прибывают ли другие суда для оказания помощи. Если нет, то они усилят любые сигналы бедствия и облегчат поиск помощи. Чего они не стали бы делать — или сделали бы только в крайнем случае — так это отвлечь внимание от своего собственного патруля свободы навигации, чтобы самим оказать эту помощь.
— Вы выяснили принадлежность корабля? — спросила Хант. Мысленно она начала прокручивать в голове дерево возможных решений.
Моррис сказала, что нет, ни на носу, ни на корме не было развевающегося флага. Затем она вернулась на мостик и спросила вахтенного офицера, упитанного младшего лейтенанта с копной песочно-светлых волос, поступал ли за последний час сигнал бедствия.
Вахтенный офицер просмотрел вахтенный журнал мостика, сверился с боевым информационным центром — центральной нервной системой корабельного сенсорно—коммуникационного комплекса на пару палуб ниже — и пришел к выводу, что сигнал бедствия не подавался. Прежде чем Моррис успела подать такой сигнал от имени траулера, Хант вышла на мостик и остановила ее.
— Мы поворачиваем, чтобы оказать помощь, — приказал Хант.
— Поворачиваем? - Вопрос Морриса вырвался у нее рефлекторно, почти случайно, поскольку все головы на мостике повернулись к коммодору, который знал так же хорошо, как и команда, что задержание в этих водах резко увеличивает шансы столкновения с военным кораблем Народно-освободительной армии. Экипаж уже находился в модифицированном общем помещении, хорошо обученный и готовый, в атмосфере царило мрачное ожидание.
— У нас есть бедствующее судно, которое плывет без флага и не подало сигнал бедствия, — сказала Хант. — Давай посмотрим поближе, Джейн. И стоит объявить боевую готовность. Что-то тут не сходится.
Моррис четко отдала эти приказы команде, как будто они были припевом к песне, которую она репетировала про себя годами, но до этого момента у нее никогда не было возможности исполнить. Моряки пришли в движение на каждой палубе судна, быстро надевая защитное снаряжение, противогазы и надувные спасательные жилеты, закрывая многочисленные люки военного корабля, включая полный боевой комплект, включая включение устройства невидимости, которое скрывало бы радарные и инфракрасные сигнатуры корабля. В то время как "Джон Пол Джонс" изменил курс и приблизился к выведенному из строя траулеру, его корабли-побратимы "Левин" и "Хун" сохраняли курс и скорость для выполнения миссии "Свобода судоходства". Расстояние между ними и флагманом начало сокращаться. Затем Хант исчезла в своей каюте, откуда она должна была отправить зашифрованную депешу в штаб Седьмого флота в Йокосуке. Их планы изменились.
04:47 12 марта 2034 года (GMT-4)
Вашингтон, округ Колумбия.
Доктор Сандип "Сэнди" Чоудхури, заместитель советника по национальной безопасности, ненавидел второй и четвертый понедельники каждого месяца. В эти дни, согласно его соглашению об опеке, его шестилетняя дочь Ашни вернулась к своей матери. Что часто усложняло ситуацию, так это то, что технически передача полномочий не происходила до окончания школы. Что оставляло его ответственным за любые непредвиденные проблемы с уходом за детьми, которые могли возникнуть, например, в снежный день. И в это конкретное утро понедельника, в снежный день, когда он должен был находиться в Ситуационной комнате Белого дома, наблюдая за ходом выполнения особенно сложного испытательного полета над Ормузским проливом, он позвонил своей собственной матери, грозной Лакшми Чоудхури, чтобы она приехала в его квартиру на Логан-Серкл. Она приехала еще до восхода солнца, чтобы понаблюдать за Ашни.
— Не забудь о моем единственном условии, — напомнила она сыну, когда он затягивал галстук вокруг воротника, который был слишком свободным для его тонкой шеи. Выйдя в слякотный предрассветный час, он остановился у двери. "Я не забуду", — сказал он ей. "И я вернусь к тому времени, когда Ашни заберут". Он должен был быть: единственным условием его матери было, чтобы она не видела бывшую жену Сэнди, Саманту, переселенку с побережья Мексиканского залива в Техасе, которую Лакшми высокомерно назвала "провинциалкой". Она невзлюбила ее в тот момент, когда увидела ее худощавую фигуру и блондинистую стрижку пажа. "Эллен ДеДженерес — бедняк" - однажды с досадой сказала Лакшми, вынужденная напомнить сыну о старой телеведущей, привлекательности которой она никогда не понимала.
Если быть одиноким и полагаться на свою мать в сорок четыре года было несколько унизительно, удар по самолюбию уменьшился, когда он достал из портфеля свой пропуск в Белый дом. Он показал его агенту Секретной службы в форме у северо-западных ворот, в то время как пара любителей утренней пробежки по Пенсильвания-авеню посмотрели в его сторону, задаваясь вопросом, должны ли они знать, кто он такой. Только в последние восемнадцать месяцев, с тех пор как он занял свою должность в Западном крыле, его мать наконец начала поправлять людей, когда они предполагали, что ее сын, доктор Чоудхури, был врачом.
