Надо признать, поначалу Фаршад был весьма польщен. Хотя формально он был офицером Революционной гвардии в отставке, военно-морской флот принял его, когда его карьера была разрушена, и теперь, увенчанный его новообретенной славой, они проявили желание объявить Фаршада своим. Он представил себе гладкий нос фрегата или крейсера с его именем, выбитым на боку. Он мог представить зубья его великолепного якоря, и его палубы, ощетинившиеся ракетами, снарядами, пушками, и команду, которая поддерживала корабль, и, следовательно, его имя, сияющее, когда оно пересекало горизонт за горизонтом.
Прошло несколько недель, пока были приняты меры к поездке Фаршада в Бандар-Аббас. Затем военно-морской флот передал технические характеристики судна, которое будет носить его имя.
Не фрегат.
Не крейсер.
Даже не маленький, но быстрый "корвет".
Объявление сопровождалось фотографией судна, не имеющего названия; форма его корпуса напоминала деревянный башмак, широкий спереди, узкий сзади, функциональный, но не тот, в котором кто-то хотел бы, чтобы его видели. Было принято решение посвятить в его честь недавно заложенное логистическое судно класса "Делвар".
Стоя на пешеходном мостике через ручей, Фаршад наклонился вперед и рассматривал свое отражение, думая о множестве фотографий, сделанных им за последние несколько дней. Когда он прибыл в Бандар-Аббас, военно-морской флот наметил амбициозный маршрут. После посвящения корабля он сопровождал его в море в его первом плавании, которое привело их к островам в Ормузском проливе, где он участвовал в своей знаменитой битве. В качестве сюрприза — и сигнала о том, что Иран поведет народы мира в процессе примирения, — на борту был приглашенный гость: коммандер Василий Колчак. Оказалось, что Колчак за год до этого входил в состав русского флота вторжения.
Планировалось, что они вместе пройдут через Ормузский пролив — союзники превратились в противников, затем снова в союзников. Он был рад видеть Колчака, который также получил повышение со времени их последней встречи. Церемония посвящения прошла в целом приятно, за исключением того, что ближе к вечеру поднялся уровень моря. Крен и качка маленького судна с плоским корпусом, носившего имя Фаршада, вскоре оказались для него непосильными. Он провел последние часы первого рейса, запершись в уборной, и его рвало, в то время как его старый друг Колчак стоял на страже за дверью, оказывая Фаршаду последнюю услугу. Он позаботился о том, чтобы никто не видел величайшего морского героя поколения, согнувшегося на четвереньках, измученного морской болезнью.
Пока Фаршад отдыхал на пешеходном мосту, вспоминая последние несколько дней, он чувствовал себя увереннее, зная, что, по всей вероятности, он никогда больше не увидит водоема больше, чем маленький ручей, который приятно журчал у него под ногами. Он продолжил свою прогулку. Просочившиеся сквозь листву солнечные лучи падали на тропинку и на запрокинутое и улыбающееся лицо Фаршада. Было приятно чувствовать под собой твердую землю. Он глубоко вздохнул и ускорил шаг. Вскоре он был на дальнем конце своего участка, рядом с вязом, где у него была привычка обедать.
Он сидел, прислонившись спиной к стволу. На коленях он разложил свою еду: яйцо, хлеб, оливки. После приступа морской болезни к нему так и не вернулся аппетит. Он только откусил кусочек от своей еды. Он подумал о Колчаке. Когда у них был тихий момент на корабле, носившем имя Фаршада, русский спросил его, что он будет делать теперь, когда он в отставке. Фаршад не упомянул о своих мемуарах — это было бы слишком самонадеянно. Вместо этого он рассказывал об этой земле, о своих прогулках, о спокойной жизни в сельской местности. Колчак громко расхохотался. Когда Фаршад спросил, что тут такого смешного, Колчак сказал, что никогда не считал Фаршада человеком спокойной жизни. Он ожидал, что Фаршад попробует свои силы в политике или бизнесе; воспользуется своей дурной славой, чтобы подняться на высшие ступени власти.
Фаршад закончил свой обед. Он задавался вопросом, что бы подумал его старый наставник Сулеймани о его решении стремиться к более спокойной жизни. В конце концов, именно Сулеймани пожелал смерти солдата своему молодому протеже, а не увядания, которого он сам боялся и которого так чудом избежал. Сколько раз и на скольких полях сражений Фаршад обманывал смерть? Слишком много, чтобы сосчитать. Но когда он подумал об этом, он начал задаваться вопросом, обманул ли он смерть или это сама смерть обманула его, так и не даровав Фаршаду того конца, которого желал Сулеймани. И все же, сидя под вязом на краю своего участка, Фаршад не мог заставить себя пожалеть, что не погиб на поле боя. Разве солдат не заслужил плодов своего труда? Казалось вполне уместным, что в конце своих дней солдат станет близким человеком мира. Кто-то может возразить, что высшим достижением для солдата было не умереть на поле боя, а скорее тихо уйти из жизни в мире, созданном им самим.
От его трапезы осталось несколько кусочков. Фаршад расправил бумажный пакет перед собой на траве, аккуратно разложив на нем кусочек яйца, корку хлеба и две оливки.
Он ждал. Ждал, как делал почти каждый день с тех пор, как вернулся домой год назад. Он задремал. Когда он проснулся, послеполуденное солнце стояло как раз над верхушками деревьев. Тени удлинились. Теперь он увидел то, за чем так долго наблюдал. На открытой траве стояла одинокая белка, белохвостая, чей приятель давным-давно укусил Фаршада.
Он положил корж себе на ладонь, предлагая ей.
Она не придет. Но и убегать она не собиралась.
Много раз днем они вдвоем оказывались в подобном тупике. Это всегда заканчивалось тем, что Фаршад уходил, а белка благополучно съедала то, что он оставлял на бумажном пакете. Но Фаршад не сдавался. В конце концов, он убедит ее доверять ему настолько, чтобы снова есть с его открытой ладони. Что бы подумали Колчак, Багери, Сулеймани или даже его отец, если бы увидели его сейчас, доведенного до такого состояния, старика, уговаривающего это беспомощное существо приблизиться к нему?
Но Фаршаду уже было все равно.
— Я не сдамся, — прошептал он белке. — Подойди ближе, друг мой. Неужели ты не веришь, что даже старик может измениться?
07:25 03 октября 2036 года (GMT-4)
Ньюпорт
Новый дом. Новый город. Потеря ее отца. Перегруженный работой школьный консультант в местной средней школе сказал матери девочки, что первый год будет самым трудным. И все же второй год оказался еще тяжелее. Когда они уехали из своего дома в Пекине за город, ее мать сказала, что это всего на несколько дней. Девочка неоднократно просила разрешения поговорить с ее отцом по телефону, и ее мать пыталась дозвониться до него, но не могла дозвониться. По словам ее матери, он выполнял важную работу для их правительства. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что шла война, что именно по этой причине им пришлось покинуть столицу. Однако она была недостаточно взрослой, чтобы понять роль своего отца. Это понимание пришло позже, после Шанхая, когда ее и ее мать отозвали в Пекин.
Она вспомнила старика, который приходил к ним в квартиру. Несколько его крупных слуг в темных костюмах ждали за дверью. Старик вел себя как хорошо одетый крестьянин. Когда мать велела ей идти в свою комнату, чтобы они могли поговорить, старик настоял, чтобы девочка осталась. Он обхватил ее щеку ладонью и сказал: — Ты очень похожа на своего отца. Я вижу его ум в твоих глазах. Старик продолжал говорить им, что их дом больше не был их домом. Что ее отцу, каким бы умным он ни был, не повезло, он совершил несколько ошибок и больше не вернется. Ее мать плакала позже, ночью, когда думала, что дочь ее не слышит. Но она не выдала ни единой эмоции перед стариком, который предложил им переехать жить в Соединенные Штаты. — Это поможет делу, — сказал он. А потом он спросил, есть ли какое-нибудь конкретное место, куда они хотели бы поехать.
