— Мне на четвёртый этаж.
— Да, пожалуйста, — подобострастно выговорил мужчина.
Андрей Викторович поднялся по лестнице и нашел приёмную первого секретаря. Секретарша в огромных очках и высокой прической внимательно на него взглянула. Она была похожа на бульдога, готового сорваться с места при малейшем ненужном движении посетителя.
Полковник осторожно вынул удостоверение, словно испугался того, что бульдог вырвет его из пальцев и с глухим урчанием порвёт в клочья. Развернул и показал издали.
Взгляд секретарши будто спросил — и чего надо?
— Мне необходимо поговорить с начальником ГУВД и прокурором города. Мне сказали, что они на совещании, — сказал Ткачёв, прочитав молчаливый вопрос бульдога.
Секретарша изящным и властным жестом указала Андрею Викторовичу на стул в приёмной, нажала кнопку интеркома:
— Я же просил меня не беспокоить! — раздался голос из динамика.
— Прошу прощения, Алексей Семёнович, но тут полковник Ткачёв из Главного управления МВД СССР, желает видеть прокурора и начальника ГУВД, — невозмутимо ответила секретарша.
— Пусть ждёт, — после секундного молчания сказал первый секретарь.
Андрей Викторович ждал недолго. Не прошло и пяти минут, как интерком прошипел:
— Пусть Ткачёв зайдёт.
Это «пусть» полковника разозлило. Он не любил, когда партийный работник выставлял себя этаким «богом», тем более городского пошиба. Земля, как известно, принадлежит народу, а не лично первому секретарю парткома.
— А, полковник! Наслышан, — Алексей Семёнович едва поднялся с места, когда Ткачёв шагнул в его кабинет, пахнущий дорогим алкоголем, лимоном и табачным дымом.
«Поминает» — подумал Андрей Викторович, пожимая вялую ладонь секретаря горкома.
— Вот, совещание провожу. А то что-то убийств в городе стало много… Так чего зашёл?
Ткачёв решил не терять время на объяснения.
— На рапорте нужна подпись начальника ГУВД. Срочно.
Секретарь пьяно махнул ладонью, как-бы говоря — покажи бумаги Гладышеву, получи подпись и проваливай. Начальник ГУВД принял это буквально. Взял бумагу и, не читая, подписал. Прокурор был трезвее и умнее. Взял рапорт у Гладышева и быстро прочитал. Сообразил мгновенно.
— Э, полковник. Давайте выйдем на минуту. Разрешите, товарищ первый секретарь?
Тот также махнул, разрешая.
— Ты чего творишь, полковник?! — зашипел прокурор города, едва они вышли за дверь кабинета. Посмотрел на секретаршу и потащил Ткачёва в коридор.
— А в чем дело, товарищ прокурор?
— Ты понимаешь, чем это может обернуться?
Ткачёв терпеливо вздохнул:
— В-первых, не тыкайте мне. Мы по должности и по званию равны. И поясните свои претензии к рапорту.
Прокурор осмотрел коридор и быстрым движением бумагу разорвал.
— Вот мои претензии. Если добудешь письменные показания свидетелей, что первый секретарь горкома и Шмелёва были знакомы, тогда и будешь писать бумажки. И на каком основании можно объединить все убийства за последний месяц в одно делопроизводство? Где факты?
— Вы, товарищ прокурор, меня не поняли. Я не с улицы пришёл. И прекрасно понимаете, что письменные показания у меня будут…
— Вот когда будут, полковник, тогда и придёшь.
Ткачёв понял, что своими силами ему здесь ничего не доказать. Хотя, прокурор прав — нужны факты. А фактов у Андрея Викторовича не было. Он разозлился на самого себя.
— Хорошо, товарищ прокурор. Только рапорт зачем рвать?
— А я ничего не рвал, — прокурор быстрым движением сунул обрывки рапорта Ткачёву в карман, хитро подмигнул и скрылся в приёмной.
Что же, подумал полковник, мы тоже умеем хитрить. Он вынул разорванный рапорт и аккуратно сложил листки в папку.
Шмелёв так и не уехал из управления, но, правда, выспался и был вменяем, хоть и алкоголь из него весь не вышел.
Ткачёв зашёл к нему в кабинет, отпустив постового, и достал чистый бланк протокола.
— Я вынужден, Василий Ефремович, взять с вас показания. Вы в состоянии ответить на мои вопросы?
— Да, полковник, спрашивайте…
После официальных вопросов Ткачёв перешёл к существу опроса.
— Где вы были сегодня между пятью и семью часами утра?
Шмелёв вздрогнул. Он напряженно стал водить головой из стороны в сторону, будто что-то искал в кабинете.
— Я проснулся в половине шестого. Зазвонил будильник. Умылся, оделся и поставил чайник. Потом позавтракал и где-то в половине седьмого мне позвонил дежурный по управлению. Он сказал, что жена найдена в парке мертвой и машина ждёт меня у подъезда. Я выбежал на улицу, сел в машину присланного экипажа и мы приехали к отделению банка.
— То есть, в момент убийства вашей жены вы были дома?
— Полковник, вы меня подозреваете?
Ткачёв в который раз за этот день терпеливо вздохнул.
— Василий Ефремович, отвечайте на вопрос, пожалуйста.
— Да, я был дома. И это подтвердить никто не может.
Ткачёв записал.
— Какие отношения у вас были с женой в последнее время?
— Никаких. Спали в разных комнатах и практически друг друга не видели. Она раньше меня уходила на работу, а я приходил с работы, когда она уже спала. Или она позже приходила и я уже спал.
— Вы слышали когда-нибудь, чтобы жене кто-то звонил по телефону?
— Не помню, я не подслушиваю чужих разговоров.
— Из-за чего ваши отношения с женой были такие натянутые?
Шмелёв усмехнулся.
— А я не говорил, что были натянутые отношения, полковник. Их просто не было.
— Почему их не было?
Подполковник вальяжно сел на диване, закинув ногу на ногу.
— Любовь, знаете ли, прошла. Вот и не стало отношений.
Андрей Викторович понял, что от Шмелёва ему ничего не добиться, но спросил:
— Не для протокола: почему вы не хотите упомянуть об отношениях вашей жены с первым секретарём горкома?
— Отвечу не для протокола. Не хочу участковым в Анадырь, а Лену уже не вернуть.
— Глупо, Василий Ефремович. Намекните, где я могу увидеть того, кого не пошлют в Анадырь? Наверняка, вы следили за их встречами.
Шмелёв задумался, потом кивнул:
— Козырев мужик неглупый, но пару мест могу подсказать. Недалеко от Зареченска есть скромное место отдыха с романтичным названием «Утренняя роса». Там они бывали часто с наступлением холодов. А в сентябре почти на каждые выходные выезжали на заимку к егерям. Партработники, знаете ли, любят ходить на охоту.
