– Прямо-таки христианское смирение, – фыркнул посетитель.
– Христианское смирение – вполне себе активная позиция. Сомневаюсь, что вы понимаете его суть, поэтому не будем об этом, – попросил Эзра.
– То есть вы хотите сказать, что я просто набор биологических функций и мне этого никогда не изменить?
– Ну почему же. Рано или поздно вы умрете.
– Я не об этом!
– Другого варианта я не знаю. Вы – выпущенный с конвейера робот. Вперед, на поиски свободы.
– Это какая-то чушь!
– Я бы так не сказал.
– А как бы вы сказали?!
– Я бы сказал, что это и есть искомая вами свобода. Примите как данность тот факт, что удовлетворение не наступит никогда, что вы просто робот, и наблюдайте за происходящим. Расслабьтесь. Вы будто бы капитан корабля, но единственное, чем вы управляете, – это гудок. Все остальное – автоматически. Рано или поздно вы все равно потонете, но можете выбирать, как гудеть.
– Как гудеть? – оторопело повторил молодой человек.
– Ну да, можно мелодию какую-нибудь попробовать наиграть. Это уж вам решать. Наслаждайтесь плаванием.
– Вы мне какую-то дичь втираете, – вдруг очнулся посетитель. – В этом нет никакого смысла.
– Я показываю тебе, как выглядит свобода, – хмыкнул Эзра. – Никто не обещал, что она привлекательна. Ты можешь перевернуть мир с ног на голову, но это не приблизит тебя к свободе. Ничто тебя к ней не приблизит. По сути, все, что ты делаешь, – это бежишь от нее в ужасе, пытаясь создать какой-то смысл для жизни, чтобы тут же стать несвободным от этого смысла. Вот подвернулась тебе идея свободы – ты тут же перенес ее в категорию смыслов и стал от нее зависим. В то время как настоящую свободу можно не искать. Она, как русский бунт, бессмысленна и беспощадна. А вот страдать или получать от происходящего удовольствие – дело твое.
– Но…
– Проваливай, – вдруг приказал Эзра. – У меня нет желания спорить или что-то объяснять.
Молодой человек хотел было поспорить, но напоролся на ледяной взгляд Эзры, и ноги сами понесли его к выходу.
Как только за ним захлопнулась дверь, со второго этажа спустился Валентайн и посмотрел в окно, вероятно желая увидеть своими глазами только что вышедшего посетителя.
– Ты, кажется, слишком много намешал в своей проповеди.
– У меня не было задачи разжевать ему то, что я понимал дольше, чем он живет. – Эзра, признав тщетность поисков, зло захлопнул коробочку с монпансье.
– И ты во все это веришь? – поинтересовался Валентайн.
– Это не важно. Верю или нет, но корабль плывет, а я, кажется, даже веревочку от гудка оторвал!
Глава 39
– Я сюда приехал не для того, чтобы сидеть и ничего не делать. – Валентайн тяжело оперся на прилавок и посмотрел в глаза хозяину лавки.
– И что ты предлагаешь? – спокойно встретив его взгляд, спросил Эзра.
– Покончить с этой историей. Взять нашего таинственного злодея и задать ему несколько вопросов.
– Это уже не важно, – вздохнул Эзра.
– Да что с тобой происходит? – сменив тон, спросил Валентайн. – Стоило нам вернуть лавку, как ты раскис. Прирос к этому несчастному креслу и еле дышишь.
– Что ты от меня хочешь? – Эзра устало потер переносицу.
– Действий!
Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Валентайн обернулся, чтобы прочесть надпись. Альтдорф.
В лавку вошел Хаукур. Судя по мешкам под глазами, как ни странно таким же квадратным, как и все остальные черты его лица, викинг не выспался.
– Клаус всё, – хрипло прокомментировал свое появление Хаукур.
– Впечатляет, – покачал головой Эзра.
– И насколько я знаю… – Викинг замолк, будто бы решая, стоит ли продолжать. Валентайн и Эзра терпеливо ждали. – Балканец выяснил отношения с Томасом.
– И как? – поинтересовался Валентайн. – Удачно?
– Для балканца да, – кивнул Хаукур.
– Значит, Гуд все-таки обманул его. – Валентайн повернулся к Эзре. – Понимаешь, что это значит?
– Видимо, он не может назначать операторов, – равнодушно пожал плечами Эзра.
– Да что с тобой?! – Валентайн грохнул по прилавку кулаком с такой силой, что подпрыгнула фигурка жабы.
Хаукур сделал шаг вперед, но Эзра остановил его взглядом.
– Мне жаль, что ты так разочарован моим поведением, но это твоя проблема. Я не заставляю тебя сидеть тут и ворчать.
– Ты боишься, – вдруг понял Валентайн. – Ты просто боишься его!
– Как я могу чего-то бояться? – снисходительно улыбнулся Эзра и достал из кармана пачку сигарилл. Медленными, нарочито уверенными движениями прикурил.
– Кауфман, – хмыкнул Валентайн. – Ты привык из этого самого кресла давать целые лекции о жизни, философии и психике, но сам-то?
– Давай без мозгоблудия, – поморщился Эзра. – Не надо меня лечить.
– Как я мог не замечать?! – Валентайн ошарашенно рассматривал Эзру, будто бы впервые его видел. – Ты же подросток!
Хаукур неловко осмотрелся, не зная, куда себя деть.
– Староват я для подростка, – по-прежнему снисходительно улыбался Эзра, с интересом наблюдая за собеседником.
– Я не о возрасте, ты прекрасно понимаешь, – не обратил внимания на тон Валентайн. – Наш таинственный злодей, как я понимаю, твой отец. Или учитель, или что-то в этом роде.
– В этом роде. – С лица Эзры не сползала улыбка, ставшая уже неестественной.
– И ты две тысячи лет строишь из себя…
– Дело не в том, кого я строю, – прервал его Эзра, – а в том…
– Именно в этом! Давай-ка я восстановлю события. Ты не сошелся с ним в каких-то взглядах, так?
– Какая разница!
– Да или нет?
– Да. – Эзра внимательно следил за Валентайном, забыв улыбаться.
– И оказался неправ, конечно. Но у тебя не хватило смелости признать ошибку. Или времени, что еще более банально. И ты остался один.
– Ты думаешь, что скажешь мне что-то, чего я не знаю?
– Именно, – кивнул Валентайн. – То, чего ты не хочешь знать. Ты ведь обычно не задаешь себе такой вопрос: «Что я не хочу знать о себе?» А, Кауфман?
Эзра молча смотрел на Валентайна. Тот сел на подоконник и задумался.
– И вот ты предоставлен сам себе. И, более того, ты занял его место. Ты – хозяин лавки. Теперь это твоя ответственность. Теперь ты можешь действовать по своему усмотрению. Судить и миловать, устраивать разносы несчастным, приходящим сюда в поисках чуда. Но ты, Эзра, уже обжегся. И этот яд отравляет тебя. Ты хранишь договор, в который не веришь, потому что так делал он. Борешься с Гудом, потому что так делал он. Не веришь в чудеса, потому что так делал он. Кауфман, тебя не существует! Ты – кривое отражение своего наставника, вечно проецируемое в твоей бессмертной башке! Неужели ты этого не видишь?
