- Тогда вот тебе мой совет: ищи ее под каким-нибудь другим именем. Вряд ли она осмелится называться герцогинею Критской в городе, пребывающим под покровительством сей благородной фамилии.
Угрюмо я согласился и с сим утверждением тоже.
- У меня есть причины, и причины весьма веские, полагать, что она направляется в Майренбург.
- Авантюристка какая-нибудь? Мошенница? Представляю себе, как она тебя околдовала. В этих женщинах есть что-то такое... независимость духа, возможно... влекущее, роковое для мужчин вроде нас с тобой. Прими еще добрый совет старого друга,-найди себе миленькое безмятежное существо типа моей славяночки.
Я сделал вид, что серьезно задумался над его предложением, но меня занимало тогда другое. Я был более чем заинтригован. Моя любимая-обманщица, самозванка?! по крайней мере, сие объясняет странный обычай ее появляться и исчезать столь стремительно. Вовсе не удивительно, что я не сумел разыскать ее ни в одном из городов.
- Да, кстати,-спохватился Карсовин,-буквально на днях твое имя всплыло в разговорах. Вспоминали тебя у Хольцхаммера, в его загородном имении, куда я был приглашен на охоту.
- Я не знаком с Хольцхаммером. Не он ли состоит министром при майренбургском принце?
- То племянник его. У этого же не хватает мозгов даже на то, чтобы самому нацелить ружье... для подобного случая у него есть слуга! Но человек он весьма приятный. Он как раз возвратился из Вены. Ему известно, что ты-мой старинный друг. Как я понял, какой-то французик был при дворе и пытался получить ордер на твой арест, объявив тебя якобинским шпионом.
- Француз?
- Какой-то виконт, если память мне не изменяет.
- Робер де Монсорбье?
- Точно! Он самый!
- Он офицер комитета Общественной Безопасности, человек Робеспьера.
- Да нет. Хольцхаммер говорит, он-истинный роялист.
- Значит, он выдает себя за такового, чтобы поймать меня. Ты его остерегайся, Карсовин. Тысячи человек лишились жизни из-за изуверского фанатизма Монсорбье.
- По крайней мере, скажу Хольцхаммеру, а он уже известит Двор, если сочтет это нужным. Однако, насколько я знаю, император весьма серьезно настроен по поводу этого ордера. Прошу тебя, будь осторожен. Вполне может быть, что тебя уже здесь разыскивают как шпиона.
- Тогда, думаю, мне стоит поторопиться с отъездом в Майренбург, чтобы не ставить тебя в неудобное положение, дружище.
- Тьфу, подумаешь!
Улыбнувшись, я хлопнул его по плечу.
- Мне не хотелось бы также расстроить твою женитьбу.
Он рассмеялся.
- Что до этого, то я пока еще весь в сомнениях. Может быть, наоборот, ты удержишь меня от безрассуднейшего из шагов!
Но я твердо решил отбыть в Майренбург уже следующим утром. Мне совсем не хотелось подставлять под удар Карсовина, которому могли бы предъявить обвинения в укрывательстве опаснейшего шпиона, и еще того меньше хотелось мне угодить в тюрьму и сидеть в какой-нибудь старой крепости среди отсыревших стен, ожидая суда, который наверняка приговорит меня к смерти.
Когда я выезжал из Праги, погода стояла на удивление теплая. Дорога на Майренбург оказалась хорошей; пролегала она по неглубоким карпатским долинам и охранялась отрядами регулярной армии, а обслуживание в придорожных гостиницах было более чем приличным. И вот наконец, преодолев сей приятственный и наиболее легкий отрезок пути, въехал я в древний град Майренбург,-в самое дивное и восхитительное из мест, населенных людьми.
Город раскинулся по обеим берегам извилистой речки Рютт. Если въезжать в Майренбург с северо-востока, то нужно сначала спуститься по кряжу пологих холмов, с вершины которого открывается вид на весь город, похожий отсюда на серебристую карту, расстеленную на дне просторной долины. Стены из белого камня переливаются крошечными вкраплениями железа и кварца, так что даже в вечерних сумерках город этот мерцает своим собственным светом; а когда подъезжаешь к нему рано утром,-зимнее небо сияет безоблачной голубизною, а от реки поднимается легкая дамка тумана,-кажется, будто бы ты приближаешься к видению Небесного Града.
При всех летящих своих шпилях, барочных башенках и романских куполах, при всей благородной готике своих соборов и античной древности публичных залов, причудливых дворцах родовитых старинных фамилий, мишурных фронтонах и асимметричной кладке стен, которым время и непогода придали естественные очертания,-Майренбург вмещает в себя и реалии, отвечающие запросам более прозаических устремлений человеческого духа. Есть там пустынные тихие улочки, где над остроконечными крышами домов возвышаются длинные трубы, где волнистые крыши покрыты серою черепицей, а стены из почерневших от времени бревен побелены известью, где стекла в окнах напоминают по цвету бутылочное стекло, где верхние этажи домов выдаются вперед, образуя едва ли не крытую галерею над бурым булыжником мостовой. А в самом центре,-на холме, что вознесся над Рюттом на левом его берегу,-замер в пышном, устремленном в высь великолепии старинный замок, резиденция принца, чья династия зародилась задолго до появления Габсбургов. Красные были вождями свитавианских славян, которые вытеснили из долины ее коренных обитателей, когда римляне даже и не помышляли еще о походе на запад, и потомки которых столько столетий уже после падения Римской Империи живут в этой тихой долине.
Благодаря запутанным брачным союзам и весьма осмотрительным альянсам, заключаемым сей старинной фамилией на протяжении многих веков, Вальденштейн сохранил свою мирную независимость, а Майренбург, даже если и подвергался угрозе захвата, никогда не был захвачен врагом. Он процветал, этот город, не потревоженный никем, и каждый век цивилизации нашей оставлял письме свои в трещинах майренбургского камня, в морщинах на мраморе и в усадке бревенчатых его стен. Здесь, в городе, благоденствующем под либеральным правлением своих принцев, в свое время искали прибежища многие из великих людей: от Кретьена Троянского до Моцарта и Фрагонара. Здесь вряд ли отыщется улица, на которой не жил когда-либо какой-нибудь знаменитый философ, скульптор или же драматург. Столь чарующим и волшебным был облик этого города, столь богатой-его культура, что кое-кто из писателей, здесь побывавших, пришли даже к выводу, что Майренбург не подвергся ни разу нападкам извне не из-за решительной воли принцев-правителей или же по случайному совпадению в Истории, но потому, что он воплощает собой идеал, разрушить который не осмелится ни один,-пусть даже самый жестокий и развращенный,-из всех правителей и генералов.
Но, какова бы тому ни была причина, город этот заключал в себе некий мифологический дух. Как всегда, проезжая под аркою городских ворот, я ощутил, как нарастает во мне то особое чувство, которое возникало в душе моей только здесь, в Майренбурге. Я вступаю в легенду, сказал я себе. Это как будто войти в Камелот.
То, наверное, и был Камелот, чей двор состоял из натурфилософов и астрологов, теологов и историков, драматургов и математиков, большинство из которых заручились благосклонным покровительством просвещенного града. Только здесь, в Майренбурге,-из всех городов на свете,-работало целых четыре независимых друг от друга университета, старейший из которых основан был в году 594 от рождества Христова великим епископом Корнелием Эрулианом, поощрявшим весьма изыскания всех философских наук и побуждавшим мирян (впервые в истории святой церкви) трудиться совместно с духовными лицами, дабы проникнуть в загадки мира естественного.
