Еще один момент: покинув отчий дом, чтобы никогда больше туда не возвращаться, я ощутил необходимость в смене имени. Это стало частью моего пути с целью выяснить, кто я такой: на Манхэттене я был Ленни, в Бед-Стае меня называли Эдди, а в Санта-Монике, Болдуин-Висте и Беверли-Хиллз – снова Ленни (в обоих случаях с – ie на конце). И теперь я был готов проложить новый путь под именем Ромео Блу. Все внимание Ромео Блу было сосредоточено на выпуске демозаписи, которая помогла бы заполучить контракт с лейблом.
Я оказался на киностудии А&М на пересечении Ла-Брея-авеню и бульвара Сансет – места, очень важного для истории Голливуда. Когда-то она принадлежала Чарли Чаплину. Это место обладало мощной энергией и в итоге стало моим домом. Ночью я отсыпался на кушетках в комнатах отдыха, просыпаясь как раз перед приходом уборщиков. Я нравился всем, особенно секретарям и инженерам. Мне казалось, будто я живу на шоколадной фабрике Вилли Вонки. Это была страна Оз. Там я познакомился с Куинси Джонсом, Брюсом Сведьеном и Сержио Мендесом, а также с The Police и The Go-Go’s. Я познакомился практически со всеми артистами из послужного списка A&M.
Я работал в «Студии С» недалеко от приемной, самой маленькой и дешевой из всех доступных. Эта маленькая комната стала моей лабораторией. Я все еще экспериментировал со звуком, который все никак не складывался воедино. Там были только я и Дэн Доннелли. Он играл на барабанах, я – на гитаре, бас-гитаре и клавишных. Принс все еще занимал главное место в моем сознании, но я быстро придумывал оригинальный материал. Хоть он все еще и был в духе новой волны, но привлекал как минимум трех женщин из A&M, которые всегда расхваливали мой талант: Полетт Рэпп, личную ассистентку Джерри Мосса (M из A&M), Айрис Диллон и Карен Клэй из отдела по контролю качества.
Если я не был занят записью своих собственных композиций, то наблюдал за сессиями других музыкантов. Дэвид Лэсли с длинной светлой гривой походил на калифорнийского серфера, но пел, как черная госпел-дива. Он слышал, как я играл на гитаре на демосессии с Сиедой Гарретт, которая написала «Man in the Mirror» и спела «I Just Can’t Stop Loving You» с Майклом Джексоном. В то время мне было девятнадцать, а Дэвиду – тридцать шесть. Он исполнял “Good Times” с группой Chic и “We Are Family” с группой Sister Sledge. Он работал с Аретой, пел с Лютером Вандроссом, своим лучшим другом, и много лет гастролировал с Джеймсом Тейлором. Еще он написал «You Bring Me Joy» для Аниты Бейкер, одну из самых милых баллад в стиле R&B.
Дэвид узнал, что у меня нет определенного места жительства. Он не хотел, чтобы я болтался на улице, и великодушно предложил мне свой диван. Дэвид писал песни для всех – от Патти Лабелль до Бонни Райт. Он научился своему ремеслу и вдохновил меня на то же самое.
Дэвид считал мои песни достаточно хорошими для заключения сделки с лейблом. Он привел меня в Almo/Irving Music, одно из подразделений A&M, где я числился автором песен. Первый (и единственный) чек, который я получил авансом, был на пять тысяч долларов. Пять тысяч!
Как всегда, не изменяя привычкам, я побежал в Maxfield, магазин, который открыла для меня Ленни Штейнберг, и спустил все деньги на пальто макси от Едзи Ямамото и психоделический костюм Неру от Жан-Поля Готье. Я не просто так мечтал об этих нарядах, мне было интересно создавать свой образ Ромео Блу. Покупки пришлись очень кстати, потому что, когда Херб Альперт (которому принадлежит буква «A» в названии лейбла – A&M) нанял меня играть на басовом синтезаторе во время его выступления с песней «Soul Train», мой образ был готов.
В Almo/Irving мне выделили отдельный кабинет. Он был маленький, зато весь мой. Там был и письменный стол с телефоном, стул, пианино и стереосистема. Это был успех. Мне платили за написание песен. Я был профессионалом. У меня был круглосуточный доступ к стоянке. Я оставил имена друзей сотрудникам службы безопасности, чтобы они могли приходить потусоваться со мной по ночам. Мы курили травку и слушали музыку до утра. Это был сон наяву.
Тем временем Дэвид Лэсли был моим наставником. Он давал бесценные советы по написанию песен. Такие же, как его взгляды на шоу-бизнес. Пока я жил с ним, он регулярно созванивался с Лютером Вандроссом, когда тот возвращался в отель после шоу. Телефон был включен на громкую связь, и я слышал, как Лютер говорил о своем одиночестве. И неважно, что женщины по всему миру сходили по нему с ума. Он сказал Дэвиду: «Слушай, дамочки кричали: «Лютер! Лютер!» – а я все хотел крикнуть в ответ: «Где твой брат? Твой брат?»» Так печально, что в то время Лютер не мог быть самим собой. Прислушиваясь к Лютеру, я понимал, что все великолепие его певческого голоса уходит корнями в самые глубины его души.
1 апреля 1984 года мы с Дэвидом ехали в его пикапе по Голливудскому бульвару. По радио гремела «Billie Jean» Майкла Джексона. Однако песню прервал диджей со словами: «Соул-певец Марвин Гэй был застрелен в доме своих родителей в Мид-Сити, Лос-Анджелес. Согласно сообщениям, его отец, священнослужитель, был взят под стражу в качестве основного подозреваемого».
Я был уверен, что это какая-то дурацкая первоапрельская шутка, но оказалось, что это правда. Узнав позже о том, что Марвин Гэй-старший действительно был убийцей своего сына, я содрогнулся. Я знал не понаслышке о гневе отца и сына. Я понимал, как этот гнев может в итоге превратиться в эпизод насилия. Но такой исход выходил за рамки моего воображения.
Леди Т
Я не мог вечно жить за чужой счет, даже если это был такой великодушный человек, как Дэвид Лэсли. Я всегда двигался вперед. Ангелы появлялись из ниоткуда. Однажды я поднял глаза и увидел Тину Мари.
Как бы мне ни нравилось писать песни, мне не терпелось отправиться в путь и сыграть с настоящим артистом. Вот почему я пробовался на роль гитариста Тины Мари. Я не прошел прослушивание, но у нас с Тиной установилась связь, и, когда ее тур закончился, она пригласила меня в гости. Мы стали друзьями.
В то время мне было девятнадцать, а Тине, белой певице, подписавшей контракт с лейблом Motown Records, – двадцать семь. На обложке ее дебютного альбома, Wild and Peaceful, было изображено спокойное море и штормовое небо вместо фото самого артиста. Поскольку голос Тины звучал так, будто она черная, в Motown, нацеленном на черную аудиторию, не хотели показывать ее белое лицо. Рик Джеймс, который курировал Тину, спродюсировал пластинку, а также спел вместе с ней ее хит «I’m a Sucker for Your Love». Мне очень понравилось, как на том же альбоме она исполнила песню «Déjà Vu (I’ve Been Here Before)», написанную Риком. После того как ее фото появилось на обложке второго альбома под названием Lady T, легионы черных поклонников прозвали ее Vanilla Child. Вскоре она появилась на альбоме Рика Street Songs, исполнив с ним классический дуэт «Fire and Desire». Затем она потрясла всю индустрию, подав в суд на Motown за то, что лейбл нанес ущерб ее карьере, отказавшись выпускать новый материал. Своей знаковой победой Тина проложила путь для артистов, которые хотят покинуть свой лейбл, не оказывающий им никакой поддержки. Lady T, как было написано на номерном знаке ее розового кабриолета T-Bird 1957 года выпуска, была воином.
