Мама оставалась сильной на протяжении всего этого испытания.
Будучи человеком скрытным, она рассказала о произошедшем только паре друзей, которые утешили ее и поддержали. Как бы мама ни была обижена и унижена, она намеревалась сделать так, чтобы этот брак все же продолжил свое существование. Рокси Рокер всегда видела решение в любви.
Потом она узнала кое-что, что отбило у нее это желание.
Она получила зловещий звонок от человека из Лас-Вегаса по поводу большой суммы денег, которую задолжал папа. Зная о папиных связях со всякими мафиози, она решила, что пора порвать с ним все отношения. Мама боялась, что отец, возможно, втянул семью в неприятности. Она не хотела иметь ничего общего ни с его карточными долгами, ни с теми, кто хотел их вернуть. Мама наконец-то подала на развод. Она хотела, чтобы между ним и нами была дистанция. Она хотела, чтобы он ушел.
Мама настолько сильно хотела, чтобы он ушел, что в тот момент, когда она мне все это рассказывала, отец был в спальне и собирал свои вещи. Когда он вышел в гостиную с чемоданами в руках, она спросила, не хочет ли он что-нибудь сказать своему сыну. Между прочим, этот человек все еще не знал, что именно я сообщил маме информацию, которая стала причиной происходящего. У нее оставалась последняя надежда на то, что он скажет что-нибудь в свое оправдание, попросит прощения. Что он даст мне понять, насколько был неправ, чтобы я, в свою очередь, смог поучиться на его трагических ошибках.
Тишина.
Прошло как минимум 30 секунд. Папа отвернул от меня свой взгляд. Я понятия не имел, что он скажет. Что он вообще мог сказать? Мое сердце бешено колотилось. У меня пересохло в горле. Наконец, спустя целую, как мне показалось, вечность, он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза, прежде чем произнести слова, которые будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь:
– Когда-нибудь ты поступишь так же.
«ДА КТО ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТАКОЙ, ЧТОБЫ ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ПОДОБНОЙ СДЕЛКИ?»
До того как я узнал о папиных изменах, их с мамой отношения казались мне вполне хорошими. Я был таким наивным. Несмотря на все проблемы между мной и отцом, я никогда прежде не считал его лжецом. Я считал, что он так же предан маме, как и она ему. Их связь казалась нерушимой. Я не замечал трещин на фасаде. Поэтому когда фасад рухнул, я понял, что все это время игнорировал тревожные сигналы.
Следовало сложить два плюс два, когда Джуэл сказала, что, по мнению ее сутенера, она может использовать меня, чтобы подобраться к папе. Очевидно, папа успел заработать себе такую репутацию. Но тогда я о нем не думал. Я думал о том, как помочь Джуэл. Все подтвердилось в тот момент, когда Финеас Ньюборн и Джоуи Коллинз узнали о расставании моих родителей. Они не удивились. Однажды они видели папу с другой женщиной.
Почему они мне ничего не сказали?
Потому что не хотели причинить мне боль. Или обидеть маму.
После развода я хотел остаться в Кловердейле, но мама знала, что повернуть время вспять невозможно. Я должен был жить своей жизнью дальше. Она помогла мне. Мама внесла залог за небольшой домик на Голливудских холмах. Моим соседом был Кристофер Энуке, нигериец, получивший образование в Англии, с которым я познакомился через маму Элизы Штейнберг, Ленни. У Кристофера был талант. Он был на четыре года старше меня и блестяще учился в Художественном институте Отиса при Школе дизайна Парсонс.
Мы сняли старый дом на Голливудских холмах с двумя спальнями. Вся эта конструкция стояла на сваях и открывала великолепный вид на город. Поскольку арендная плата истощила все наши ресурсы, у нас не было никакой мебели, кроме матрасов. У нас даже не было машины, поэтому нам приходилось по полчаса спускаться вниз по холму, чтобы добраться до ближайшего продуктового магазина. Наше питание было довольно скудным: жареный картофель в меду и белый японский рис с морскими водорослями.
У меня были музыкальные инструменты, у Кристофера – чертежный стол, и на какое-то время этого было достаточно. Мы днями и ночами оттачивали свое мастерство. Наша квартирная хозяйка, Марти Костанца, привлекательная женщина в возрасте, каждый месяц терпела наши постоянные задержки с оплатой аренды в обмен на бесстыжий флирт. Мы с Кристофером спорили, чья сейчас очередь идти к ней домой, чтобы попытаться очаровать ее и дать нам еще немного времени.
Кристофер сам шил себе одежду и позволял мне ее носить: кожаные штаны и куртки, килты и украшения, сделанные из обрезков металла. У него был прекрасный вкус, а еще он был дамским угодником с очаровательным высокомерием африканского принца.
Однажды вечером Кристофер решил сделать мне подарок. Он знал красивую женщину, готовую провести со мной ночь. Когда она пришла, я не знал, что здесь затевается. Я поздоровался с ней и пошел наверх слушать музыку. Следующее, что я помню, – девушка вошла в мою комнату и сняла с себя всю одежду. Она сказала: «Я – подарок от Кристофера». Как бы она ни была хороша, я просто не мог этого сделать.
Когда Кристофер окончил «Отис Парсонс» в 1984 году, я закатил большую вечеринку. На те небольшие деньги, что у меня были, я нанял кейтеринговую компанию, которая специализируется на афроамериканской кухне. Они устроили нам настоящее пиршество: жареная курица, кукурузный хлеб, листовая капуста, макароны с сыром – все в этом духе. И, конечно, арбузы. Пришли все его друзья и однокурсники. Когда Кристофер вошел, мне не терпелось увидеть его реакцию.
Будучи нигерийцем, выпустившимся из английской школы-интерната, он не понял этого прикола. Вот он, звездный студент на своей большой роскошной вечеринке по поводу выпускного, а вот и я, смущаю его всей этой ниггерской едой. К концу вечера, однако, он это пережил, начал танцевать с друзьями и есть чертову курицу.
Кристофера, несомненно, ждало большое будущее в мире моды, но наша жизнь в качестве сожителей в доме на Голливудских холмах продлилась не так уж долго. У нас кончились деньги, и мы начали крутиться, как только могли.
Тем временем я продолжал продвигать свою музыку. Я спрашивал себя: «Кто я и что я хочу сказать?» У меня по-прежнему не было ответов.
Я все еще был Ромео Блу.
Я все еще не нашел то звучание, с которым хотел бы жить дальше.
И у меня по-прежнему не было группы, которую я мог бы назвать своей.
Я был в поиске.
Поиск означал, что нужно продолжать джемить. Я обнаружил, что в моменты сомнений я по умолчанию начинал джемить. Этот процесс – сам по себе награда. Поэтому я продолжал джемить с лучшими музыкантами из Беверли, такими как гитарист Вадим Зильберштейн, басист Усама Афифи, клавишник Дон Уайатт и басист Кевин Уайатт.
На улицах, на вечеринках на заднем дворе и во время ночных сессий звукозаписи в студии я не сдавался. Я искал мудрости у своих крестных матерей и других старших наставников, таких как Линда Хопкинс, легендарная соул-певица. В детстве я видел Линду в музыкальном ревю «Я и Бесси» на Бродвее. Она была маминой подругой, а потом стала и моей. Линда была настоящей: необузданная, шумная блюзовая певица, которая представляла собой самую прямую связь с древним наследием черной музыки. Мне нравилось проводить время в ее атмосферной квартирке, где она готовила для меня в кругу своих обожаемых друзей-геев.
