Глубокое, горячее чувство почтения и сердечная преданность, которые я питаю к вашей светлости (я скорее позволил бы разрубить себя на куски, чем предпринял бы что‑либо причиняющее вам затруднения или неприятности), служат, по моему мнению, порукой тому, что в задуманном мною деле я не примкнул ни к какой партийно‑политической идеологии. Равным образом большое доверие и теплая дружба, которые ваша светлость всегда оказывали мне и на которые я с чувством гордости, благодарности и радости неизменно отвечал тем же, позволяют мне надеяться, что после этого разъяснения ваша светлость благосклонно отнесетесь к делу, начатому мною с чистейшими помыслами и с бодрой уверенностью, рука об руку со многими преданными и благородными людьми, и не откажете мне в поддержке, которая самым действенным образом рассеет все подозрения.
Итак, вкратце резюмирую: вскоре будет создан деловой комитет с участием министров, который определит общее направление работы, в частности комитет будет иметь в виду распространение своей деятельности на всю страну. Провинции и их главные города посылают своих уполномоченных, которые являются их представителями и руководят работой на местах. Руководство работой миссий следует поручить подходящему для этого лицу, которое в то же время является членом комитета (например, генерал‑суперинтенденту?) и руководит всеми миссиями. Время от времени комитет сообщает мне о своих решениях. Я не связан с этим начинанием даже в качестве покровителя, а лишь издали благосклонно содействую его успеху.
Заканчивая на этом свое письмо, желаю вашей светлости счастливого нового года. Да будет вам и впредь суждено с испытанной и мудрой заботой руководить страной, будь то для мира или для войны. И если суждено разразиться войне, не забывайте, что всегда наготове рука и меч у того, чьим предком был Фридрих Великий, один боровшийся с втрое большим количеством врагов, чем их имеется в настоящее время у нас, и что 10 лет упорной военной подготовки не пропали для него даром!
В остальном «Allweg guet Zolre!».
С чувством самой преданной дружбы
Вильгельм, принц Прусский».
За несколько недель до этого принц сообщил мне о другом своем замысле следующим письмом:
«Потсдам, 29 ноября 1887 г.
Мраморный дворец.
При сем позволяю себе препроводить вашей светлости документ, который я составил, ввиду того, что не исключена возможность близкой или неожиданной кончины императора и моего отца. Это краткий указ моим будущим коллегам – германским имперским князьям. Точка зрения, из которой я исходил, вкратце сводится к следующему:
Империя еще молода, а совершающаяся в ней перемена – первая за время ее существования. При этом власть переходит от могущественного государя, принимавшего выдающееся участие в истории созидания и основания империи, к юному и сравнительно неизвестному государю. Почти все князья принадлежат к поколению моего отца, и, рассуждая по‑человечески, нельзя поставить им в вину, если переход под власть нового, столь юного государя отчасти придется им не по вкусу. Поэтому установленный божьей милостью порядок наследования должен быть преподнесен князьям как непреложный fait accompli [совершившийся факт]; и притом таким образом, чтобы у них не было времени много мудрствовать на сей счет. Поэтому мой замысел и мое желание сводятся к тому, чтобы это обращение после просмотра, а в случае необходимости и изменения вашей светлостью, было депонировано в запечатанном пакете при всех миссиях и в случае моего вступления в управление государством было немедленно передано посланниками соответствующим князьям. У меня прекрасные отношения со всеми моими родственниками в империи; почти с каждым из них я за это время уже переговорил о будущем, и, пользуясь своими родственными связями с большинством этих правителей, я постарался создать весьма приятную базу для дружеского общения. Ваша светлость усмотрит это из того места моего обращения, где говорится о поддержке советом и делом; иными словами, старые дяди не должны подставлять ножку милому молодому племянничку! Я часто обменивался мыслями со своим отцом относительно положения будущего императора, причем я очень скоро убедился, что мы придерживаемся весьма различных взглядов. Мой отец был всегда того мнения, что он один должен командовать, а князья обязаны повиноваться. Я же считал, что князей надо рассматривать не как сборище вассалов, а скорее как своего рода коллег, чьи слова и пожелания следует спокойно выслушивать. Что же касается выполнения, то – это другое дело. Мне будет легко, обращаясь с этими господами, как племяннику с дядей, приобрести их расположение мелкими любезностями и подкупить их вежливыми визитами. Позволив убедить себя в правильности моего образа мыслей и действий и дав прибрать себя к рукам, они тем охотнее будут мне повиноваться. А повиноваться придется! Однако лучше если это происходит по убеждению и доверию, чем по принуждению.
В заключение выражаю надежду, что желанный сон вернулся к вашей светлости. Остаюсь всегда искренне преданный вам
Вильгельм, принц Прусский».
На оба послания принца я ответил следующим письмом:
«Фридрихсруэ, 6 января 1888 г.
Ваше королевское высочество великодушно простит мне, что я еще не ответил на ваши милостивые послания от 29 ноября и 21 декабря. Я так изнемог от болезни и бессонницы, что с трудом справляюсь с повседневной корреспонденцией, и всякое напряжение усиливает мою слабость. На письма вашего высочества я могу ответить лишь собственноручно, а моя рука уже не повинуется мне с прежней легкостью. Кроме того, чтобы дать удовлетворительный ответ именно на эти письма, мне пришлось бы написать историко‑политический труд. Но по доброй поговорке: «лучшее – враг хорошего», – я предпочитаю ответить, насколько мне позволяют силы, чем в непочтительном молчании ожидать укрепления моих сил. Я надеюсь вскоре быть в Берлине и в личной беседе восполнить то, что мои силы не позволяют написать.
Приложение к письму от 29 ноября прошлого года честь имею всеподданнейше при сем возвратить и позволяю себе почтительнейше посоветовать вашему высочеству незамедлительно сжечь его. Если бы подобный проект преждевременно получил огласку, то произвел бы тяжелое впечатление не только на его величество императора, но и на его королевское высочество кронпринца; а в наши дни сохранение тайны всегда сомнительно. Даже единственный существующий экземпляр, который я тщательно хранил здесь под замком, может попасть в ненадлежащие руки; если же заготовить десятка два копий и депонировать их в семи миссиях, то умножится возможность неприятных случайностей и людской неосторожности. Наконец, даже в том случае, если документы будут использованы в соответствии со своим назначением, то если бы стало известным, что они были составлены и заготовлены до смерти правящих особ, это не произвело бы хорошего впечатления. Я был сердечно обрадован тем, что, в противоположность более резким воззрениям вашего светлейшего отца, ваше высочество признаете политическое значение добровольного сотрудничества союзных князей в интересах империи. Не далее чем 17 лет тому назад мы подпали бы под власть парламента, если бы князья не стояли твердо на стороне империи, и притом добровольно, ибо они сами рады сохранить то, что им гарантирует империя; а в будущем, когда потускнеет ореол 1870 года, безопасность империи и ее монархических учреждений в еще большей мере будет зависеть от единодушия князей. Князья – не подданные, а союзники императора, и если в отношении их не будет соблюден союзный договор, то и они не будут чувствовать себя обязанными к этому и по‑прежнему будут – хотя и считают свои чувства национальными – при первом благоприятном случае искать опоры у России, Австрии и Франции, до тех пор, пока император сильнее князей. Так было в течение тысячи лет, так будет и впредь, если снова возбудить старое соперничество между династиями.
