- Почему развелись? Долго были женаты?
- Аня, ешь борщ, остынет.
- Я просто подумала, что нам бы стоило узнать друг о друге побольше, раз уж мы живем вместе, - пожимает плечами, стараясь казаться беззаботной, но я же вижу, как покраснели кончики ее ушей, а глаза снова смотрят куда угодно кроме меня. И, кажется, она смущается. Улыбаюсь, пытаясь вспомнить, когда последний раз видел смущающуюся девушку, и проваливаю этот экзамен.
- Мы живем вместе временно, заяц, поэтому можешь расслабиться и не делать вид, что тебе интересна моя подноготная.
На слове «заяц» узкие зрачки расширяются, и я ловлю себя на мысли, что хочу чаще так ее называть.
- Мне интересно. Должна же я иметь представление с кем делю квартиру.
- Ты уже и так в курсе, что с «преступником», разве этого недостаточно?
Энтузиазм Ани заметно тухнет, и остаток обеда мы проводим в тишине. Я стараюсь не замечать того, что девчонка закопалась глубоко в мыслях, видимо, вспомнив о том, кто я, и задавливаю порыв спросить что-нибудь у нее. Чем меньше мы друг друга знаем, тем лучше. Проще будет потом разойтись в разные стороны и через время и не вспоминать друг о друге.
Доедаем обед, Аня молча собирает посуду и, сложив ее в раковине, начинает мыть.
- Спасибо. Тебе официально возвращен статус прекрасной домохозяйки.
- Ты очень великодушен, - отвечает, даже не повернувшись.
Чтобы хоть как-то загладить вину за испорченное настроение, решаю заварить чай. Встаю, беру с полки две чашки с блюдцами, ставлю их на стол. Из коробки достаю два чайных пакетика, бросаю их в чашки и поворачиваюсь к плите, чтобы взять чайник. Отключаю конфорку, поднимаю полный чайник, который еще секунду назад издавал характерный жалобный свист, поворачиваюсь к столу и вдруг слышу, как Аня бросает в раковину чашки, разворачиваясь ко мне, и слишком эмоционально восклицает:
- Стой, здесь ручка…
Но я ее уже не слышу, потому что чувствую, как из руки исчезает тяжесть, а в ладони остается одна ручка. Со скоростью света успеваю представить, что будет, если чайник сейчас долбанется об пол. Литр кипятка выплеснется на кафель и однозначно ошпарит Аню, потому что если мне есть куда отскочить, то ей нет. Сзади и слева раковина с плитой, а справа стол. На задворках сознания слышу визг, и, действуя рефлекторно, хватаю ее за талию правой рукой как раз, когда в двадцати сантиметрах от меня с гулким ударом падает чайник.
Подхватываю ее, прижимаю к себе и отскакиваю в сторону окна. Все происходит так быстро, что я даже не успеваю толком переварить случившееся. Бросаю взгляд на зажмурившуюся Аню, чьи руки крепко вцепились в мои плечи, а грохочущее сердце отдается эхом на моей груди. Опускаю глаза на пол, по которому растекается лужа, и, если я так и продолжу стоять, она дотечет до меня и ошкварит ступни. Хватаю полотенца с радиатора свободной рукой и швыряю их на пол, чтобы впитали влагу. Перевожу дыхание, когда мини катастрофа больше не угрожает ни мне, ни Ане и соображаю, что все еще крепко держу ее на весу.
Опускаю голову и невольно вдыхаю запах ее волос, собранных на макушке в небрежный хвост. Она оказывается такая легкая, как сладкая вата, и во мне уже второй раз за день возникает желание попробовать её на вкус. Я даже знаю, какой он будет. Малиновый, потому что она пахнет именно ею. Зажмурилась как ребенок, и я, поддавшись порыву, отвожу пальцами волосы со спрятанного лица и давлю снизу на подбородок, заставляя поднять голову.
- Можешь выбираться из норки, заяц. Серый волк тебя спас.
Глава 15
Карие глаза выплывают из тумана, фокусируясь на моем лице, и я снова чувствую, как утопаю в них. По коже несется тепло только лишь от одной её непосредственной близости. Такая хрупкая, беззащитная. Переводит взгляд на пол, опускает вниз на свою талию, которая все еще находится в моей крепкой хватке, как будто пытается понять, что произошло, и возвращает к моему лицу. Выражение лица испуганное и недоверчивое. Тонкие пальцы дырявят мои плечи, и я сглатываю, ощущая непреодолимое желание попробовать на вкус ее приоткрытые мягкие губы.
В этот момент видимо до болевого центра в мозге доходит запоздавший шоковой ситуацией сигнал и вырывает меня из дурмана жгучей болью на правой ноге. Не могу сдержать шипения, вырвавшегося изо рта, и опускаю Аню на пол. Похоже, кипяток все-таки долетел до меня несколькими внушительными каплями, когда чайник рухнул на пол, потому что вверх от лодыжки до колена алеют три больших красных рваных пятна.
- О, Боже, - охает заяц, прикрывая рот ладошкой, а потом к моему огромному удивлению, внезапно хватает меня за руку и толкает на стул. - Нужно быстро приложить что-то ледяное, - поворачивается к холодильнику и, стремясь перешагнуть через лужу, поскальзывается на мокром полотенце и чуть не падает, но умудряется удержать равновесие.
- Аня, я только что жизнью рисковал, спасая тебя, а ты чуть задницей в кипяток не приземлилась, - включаю сарказм злясь на её нерасторопность. Не хватало хребет себе сломать б***ь. – Что ты вообще ищешь? Масло подсолнечное дай, я намажу и все дела.
- Нельзя маслом, с ума сошел, - изрекает так серьезно, будто я только что сказал, что Земля квадратная. Хватает кубики льда, скидывает их в полиэтиленовый пакет из ящика, оборачивает в вафельное тонкое полотенце и приседает передо мной на колени. Я не успеваю перехватить милосердный порыв, как она уже прикладывает лед к ноге, и тут же чувствуется адово облегчение. Не то чтобы боль была невыносимой, но со льдом однозначно гораздо лучше.
- Почему нельзя маслом? – спрашиваю, наблюдая за тем, как Аня усердно старается растянуть пакет по всем обожженным местам, и не могу пошевелиться, ощущая где-то глубоко в грудине жгучее тепло. Гораздо более приятное чем то, что растекается вдоль голени. Я и забыть успел, что чувствуешь, когда в отношении тебя проявляют заботу.
- Маслом ты закупоришь поры, и воздух не сможет проникать в кожу. То есть ты, считай, замаринуешь собственный ожог, - бросает на меня мимолетный взгляд и, удерживая одной рукой лед, вторую подносит к приоткрытому рту и дует на ладонь, согревая замерзшие пальцы. - Поэтому никогда нельзя мазать маслом. Только холодная вода или можно полотенце, если ожог неглубокий. Ты в данной ситуации обойдешься несколькими днями марлевых накладок с антисептическим кремом.
- Ты откуда знаешь столько про оказание первой помощи? – тянусь и забираю из её руки холодный кулек. Тонкие пальцы вот-вот посинеют, если она еще так пару минут подержит его.
- Учусь в медицинском, - пожимает плечами, так и продолжая сидеть передо мной на коленях, внимательно наблюдая за тем, чтобы все ожоги были покрыты льдом.
Я же сидя сверху не могу оторвать взгляда от её детского хвоста, растрепавшегося от нашего непредвиденного происшествия, того, с каким усердием она прикусывает губу, и от так резко контрастирующей со всем этим образом домашней девочки-медсестры ложбинки на груди, которая с этого ракурса просматривается идеально. Хлопковый топ обтягивает простенький лифчик, который она в моем присутствии не снимает, и, черт возьми, правильно делает, потому что вида ее голой груди под тонкой материей я бы точно не выдержал. Хотя и этой невинной панорамы вполне достаточно, чтобы у меня встал. Вот прямо сейчас, б***ь, очень вовремя и главное уместно. Нервно выдыхаю и тянусь за пачкой сигарет. Свободной рукой выбиваю одну на стол, засовываю в рот и чиркаю зажигалкой. Глубоко затягиваюсь, всеми силами стараясь не смотреть на сидящего у моих ног зайца, потому что то, что я сейчас чувствую, сложно обуздать.
