— Ну, вот, она добилась, чего хотела, — проговорил он глуховатым голосом, рассматривая серебряный кинжал, вынутый из-за пояса.
Витая, тяжелая рукоять привлекла мое внимание, а спустя секунду я вздрогнула — супруг согнул ее, точно держал в руке обычный прутик. Отбросив две половинки прочь, Рейн шагнул ко мне.
Собралась, размахнулась, чтобы ударить его. Крепкие пальцы двумя железными кольцами сжали мои запястья, сначала одно, затем — второе. В голосе эрт Шерана звучал металл, но в том, как он произнес мое имя, слышались отзвуки затаенной нежности.
— Ниа, — на мгновение Алэр прикрыл веки и четко сказал, — запомни раз и навсегда! Нордуэлл — королевство, и здесь два правителя. Небесный король — Хелиос и земной хозяин — лорд!
— Я тебе верила! — неотрывно смотрела в его глаза, делая попытку вырваться.
Не отпустил, но и взгляд не отвел, как будто ничем не провинился передо мной. Сделала вывод — не о чем разговаривать с южным демоном! Перестала сопротивляться, замерла в напряженной позе. Рейн покачал головой, отпустил меня, сник и побрел к двери.
Вскоре она закрылась за ним, и я, поддавшись очередной волне гнева, выхватила свой кинжал и выбежала в коридор. На пути моем, когда уже готовилась вонзить клинок в спину стоящего без движения Алэра, возникли два призрака. Роан выглядел огорченным, Тень — задумчивой.
— Уйдите! — выкрикнула я, и супруг обернулся, распрямил плечи, а Дух в образе белого кота закружился вокруг моих ног.
— Пойдем с нами, — Тэйна, явив свой облик, махнула полупрозрачной рукой.
Злясь на весь свет, я резко отозвалась:
— Как вы мне все надоели! — развернулась и спряталась в покоях.
Ни призраки, ни муж не последовали за мной.
Зима пришла в наши края, быстро набирая силу. Снег шел почти каждый день, ветер выл так, словно злился на каждого жителя и гостя. Эти недели я оставалась спокойной и рассудительной. Все предыдущие месяцы, пребывая в постоянном напряжении, я устала. Душа заледенела, чувства и переживания затаились где-то в глубине. Мило беседовала с Беккиттой; прислушивалась к советам Рилины; вздыхала, замечая в глазах альбин сочувствие; кивала Жин, даже когда она обвиняла меня в исчезновении Гэрта; не думала о Миенире и Каоне; считала провизию вместе с управляющим; готовила снадобья с Маег; зевала, едва Гурдин заговаривал со мной; обменивалась сведениями о погоде с толстяком из свиты змеи. Утром, просыпаясь, ощущала на талии горячую руку Алэра, которую он неизменно убирал, замечая, что я проснулась. Видела заботу супруга, в том, как он касался меня, в том, что всегда подавал лучшие куски на мое блюдо; в том, как приносил подарки; в том, как учил, подсказывая, что нужно сделать. Принимала все без слов, без чувств. Временами мне казалось, что сердце заковали в броню напускного равнодушия и фальшивой приветливости, все как наставляла Рилина. В латы, за которые не под силу пробиться нежности и теплоте. Меня не трогали, даже Ри и взбалмошная Диль отступились, не пытаясь вызвать на откровенный разговор. Янель подошла однажды, напомнила о деле, но я только отмахнулась. Впрочем, альбина не отступила, ушла с обозом поутру, и теперь никто не ведал, где она находится.
Бледный луч пробился сквозь щели в стене сарая, где я коротала очередной зимний день. Мои пальцы поймали светлый отблеск, а потом все заслонила тень. Подняв взор, увидела рыцаря Беккит.
— Ваша милость?.. — он склонился и с ожиданием посмотрел на меня.
Имя рыцаря вспомнилось внезапно, точно кто-то подсказал:
— Ренд…
— Ваш преданный слуга, госпожа, — мужчина склонился снова.
И что-то изменилось во мне, будто я спала, но в этот самый миг проснулась.
— Как умер Ганнвер? — впервые за долгое время я смогла думать о смерти брата.
Ответ рыцаря заставил удивиться:
— Лис умер так, точно ждал казни, как избавления.
— Лис? Избавление? — эхом отозвалась я, в голове не укладывалось, что жизнелюбивый брат мог мечтать о смерти. — Но разве он не любил жизнь?
— Любил… но определенно не ту жизнь, которой жил, — эрт Лагор подошел, и я взволнованная до невозможности, жестом пригласила его присесть.
Разместились на соломе, оказавшись почти вплотную, но не испытывая неловкости, потому что говорили о близком человеке, том самом, что связывал нас.
— Лис, — шепотом продолжил Ренд, — так ваш брат звался в те годы, когда мы с ним познакомились. И именно так звали вашего брата в воровской гильдии!
— Лис? — отрешенно переспросила я, улыбнулась со слезами на глазах. — А ведь похож… был… — и разрыдалась по-настоящему, впервые с той поры, как узнала о гибели брата.
Руки эрт Лагора поднялись, но тут же опустились, словно он сам испугался своей смелости, но я прильнула к его груди. Мне нужна была поддержка того, кто поймет. А Ренд, как ни кто иной, понимал, почему я сейчас рыдаю так горько, заходясь в плаче, надрывно дыша, не заботясь о том, что меня увидят. Его красный плащ быстро намок, слишком плотно я прижималась к нему лицом, цепко держалась руками, до боли в пальцах. Эрт Лагор молчал, только, едва прикасаясь широкой ладонью, гладил меня по голове, а спустя каких-то несколько минут, уже прижимал к себе второй рукой. На секунду перестав всхлипывать, я вопросила:
— Ренд, ну почему он сделал это?
Рыцарь не был жесток, речь его тихая, чуть слышимая:
— Потому что хотел…
Слезы высохли почти моментально, точно я не рыдала всего минуту назад. Мотивы брата понять не могла, потому занервничала, не смогла усидеть на месте, вскочила, прошлась из угла в угол, шурша соломой, в избытке разбросанной по полу. Ренд заговорил снова, вероятно, надеясь успокоить:
— Вы не представляете, с чем он вынужден был сражаться, в каких преступлениях был повинен, на что шел, чтобы достигнуть цели!
— Но кто из нас чист?
— Вопрос не в этом, в другом! Вспомните своего брата, не Лиса, а Ганнвера эрт Ирина! Поразмыслите, о чем он мечтал, какие требования предъявлял к себе самому! Главные наши враги — мы сами! Время и обстоятельства меняют нас, то, на что надеемся, чему верим в детстве, с годами проходит, но остается в памяти, как нечто светлое, недосягаемое, к чему хочется вернуться! Лис жил в Царь-городе, а Ган глядел на творимые дела, как будто со стороны, оправдывал даже. Только все проходит! Сложно смириться с тем, что противоречит нам самим! До поры мы принимаем, успокаиваем свою совесть, но рано или поздно устаем…
— Ган устал? Вы серьезно? Большей чуши мне слышать не доводилось!
— В моих словах нет и доли шутки! — эрт Лагор тоже поднялся, взгляд его строгий, пронзительный, неотрывный, беспокоил меня, и спустя пару минут поняла, почему.
Воспоминание больно кольнуло в самое сердце, давние надежды Ганнвера, о которых он мимоходом рассказывал мне во время тренировок, его боль, что пытался скрыть за обидными шутками. Я не понимала, но вынуждена была признать:
