Как ни старайся, перестать чувствовать боль усилием воли не получится. Страдания четко очерчивают человеку его пределы – что ему подвластно, а что неподвластно. Боль заставляет незрелый разум повзрослеть в одночасье. Мудрее всего будет поместить мучительные переживания в нравственный контекст и компенсировать плохое, превратив его во что-то ценное. Иными словами, глубокий человек – тот, кто видел страдания, вызывал страдания и испытывал чувство вины. Пример: Майк Эрмантраут (Джонатан Бэнкс) в сериалах «Во все тяжкие» и «Лучше звоните Солу» рискует жизнью то в одном преступлении, то в другом, лишь бы обеспечить будущее своей внучке.
5. Богатый жизненный опыт
Молодой персонаж может казаться мудрым не по годам, однако подлинная глубина требует широкого и разнообразного опыта, который можно накопить только со временем. Пример: Клаудия Хэмптон в романе Пенелопы Лайвли «Лунный тигр».
6. Сосредоточенное внимание
При взаимодействии с кем-то один на один персонаж напряженно слушает, смотрит в глаза и читает между строк. Пример: дон Вито Корлеоне (Марлон Брандо / Роберт Де Ниро) в «Крестном отце» и «Крестном отце – 2».
7. Любовь к красоте
Глубина обостряет чувствительность до такой степени, что красота вызывает едва ли не физическую боль. Пример: Алия Сохби в романе Рабиха Аламеддина «Ненужная женщина» (An Unnecessary Woman).
8. Спокойствие
Ни при каком стрессе и ни при какой угрозе персонаж не дает волю эмоциям. Пример: капитан Август (Гус) Маккри (Роберт Дюваль) в мини-сериале по роману Ларри Макмёртри «Одинокий голубь» (Lonesome Dove).
9. Цинизм и скепсис
Надежда – это отрицание действительности, считает персонаж. Он никому не поверит на слово, пока сам все не обдумает и не проанализирует. Пример: Мама Нади в пьесе Линн Ноттидж «Руины» (Ruined).
10. Поиски смысла
Персонаж понимает шутку Создателя и знает, что никакого изначального смысла в человеческом существовании нет. Поэтому он пытается нащупать этот смысл где-то между крайностями жизни для себя и жизни для других. Пример: Бенна Карпентер в романе Лорри Мур «Анаграммы».
Соедините эти черты в одном персонаже, и у вас, скорее всего, получится антигерой – одиночка, закаленный неудачами, но не выносящий чужой боли; стоик, упивающийся собственными страданиями, остроумный на публике и подтрунивающий над самим собой наедине; цинично смотрящий на принятые в обществе правила и живущий по собственному кодексу; романтик, с подозрением относящийся к романтике.
Все десять качеств одновременно мы наблюдаем у Сэма Спейда («Мальтийский сокол» / The Maltese Falcon), Рика Блейна («Касабланка») и Филипа Марлоу («Глубокий сон» / The Big Sleep), во всех трех случаях идеально сыгранных Хамфри Богартом. Мало кому из актеров после него приходилось проходить такую проверку на глубину таланта, но в числе первых из тех, кто справился с ней на отлично, можно назвать Дензела Вашингтона.
Жизнь в подтексте
Текст – видимое поведение персонажа, которое выражается в словах и поступках. Эти вербальные и физические проявления вызывают определенные картины в воображении читателя или воздействуют на зрение и слух публики в театре или кинозале. В совокупности они образуют внешние характеристики персонажа.
Подтекст – мысли и чувства персонажа, которые могут быть как осознанными, но невыраженными, так и подсознательными и потому невыразимыми. Центральное «я» складирует эти идеи и установки внутри себя и никому не показывает, однако в глубочайших слоях подтекста, безотчетные для этого самого «я», все эти невыразимые желания и настроения бьют ключом
[95].
Мелкие эпизодические персонажи – это не более чем голый текст. Эти роли обслуживают сюжетную историю, воплощая в себе именно то, чем представляются. Писатель намеренно лишает их глубины и внутреннего мира, достойного того, чтобы в него погрузиться.
Крупный же персонаж, наоборот, совсем не тот, кем кажется. За его внешними характеристиками (текст) скрывается тайна его центрального «я», живущая в подтексте. Его потаенный внутренний мир интригует читателя и зрителя, порождая вопрос: «Кто же он на самом деле?» Аромат подтекста манит и зовет исследовать, откапывать правду об этом неизвестном «я». То есть, если вкратце, блестяще задуманный и воплощенный многогранный персонаж превращает читателя и зрителя в ясновидящих.
Вспомните, как вы сами обычно воспринимаете разворачивающуюся перед вами историю. Неужели, когда вы, листая страницы или сидя в темном зале, следите за происходящим с персонажами, у вас не возникает отчетливого ощущения, что вы проникаете в их мысли и чувства? Вы вглядываетесь в то, что стоит за внешними проявлениями, и понимаете: «Я знаю, что происходит в душе у этого персонажа, лучше, чем он сам. Я вижу суть того, что он думает, чувствует и хочет, осознанно или подсознательно».
Всю эту работу вы проделываете самостоятельно – так и должно быть, поскольку о происходящем в этих глубинах нам остается, как и в жизни, только догадываться. Именно поэтому два человека могут воспринять и истолковать поступки одного и того же персонажа совершенно по-разному. Подтекстовую личность, таящуюся в глубинах сложной роли, просто не получится целиком и полностью выразить словами, кто бы эти слова ни сочинял. Никто не скажет вам, как оценивать персонажа, даже сам персонаж в самых искренних признаниях и откровениях. В лучших произведениях всеведущий рассказчик больше подразумевает, чем говорит, и оставляет больше недосказанного, чем высказанного. Именно поэтому библиотечные хранилища насчитывают тысячи критических разборов, каждый из которых пытается ответить на вопрос «Кто он такой?»: «Кто такой Гамлет?», «Кто такая Анна Каренина?», «Кто такой Уолтер Уайт?».
Без отделения текста от подтекста – внешних проявлений, наблюдаемых миром, от истины, скрытой за зеркалом души, – невозможно сохранить рассудок. Если психику нельзя будет надежно оградить от назойливого внешнего мира, внутренняя жизнь замрет.
Персонажи и сами, точно так же как читатели и зрители, вглядываются в подтекстовые глубины друг друга в поисках скрытой там истины: «Можно ли ему доверять?», «Что он на самом деле имеет в виду?», «Чего он действительно хочет?», «О ком он печется – о себе или о других?». И так далее, все то время, что персонаж считывает чужой подтекст: Отелло должен выяснить, изменяет ли ему жена; король Лир должен разобраться, какая из дочерей его любит (и любит ли хоть одна); Гамлет должен узнать, от дядиной ли руки погиб его отец, и узнает он это по изменившемуся выражению дядиного лица во время разыгранной заезжими актерами сцены убийства.
Рефлексирующие персонажи прокручивают в голове происходящее с ними, словно телесериал, копаясь в собственном подтексте, анализируя свои действия, пытаясь выяснить, кто они на самом деле и как они такими стали. Иногда рефлексирующему разуму удается доискаться до истины, научиться на ошибках и прийти к более полному пониманию себя. А иногда он грызет себя из-за неудач, подозревает себя в никчемности и закрывает глаза на истину.
