Архетипы могут расширяться и сужаться. Так, ведьма, знахарка, волшебница – это тоже вариации на тему Прародительницы. Они могут обладать сверхъестественными силами, а могут не обладать, могут быть уродливыми, злобными или коварными, а могут и не быть, могут помогать, а могут этого не делать. Сравним, например, Злую Ведьму Запада и Добрую Волшебницу Севера в «Волшебнике страны Оз»
[104] .
Персонаж, будь то реалистический или фантастический, это лишь та или иная степень проекции древнего оригинала. Оказавшись на сцене, на страницах книги или на экране, персонаж, хоть и произрастает из архетипа, неизбежно умаляется по сравнению с идеалом, поскольку совершенство можно лишь вообразить, а не отобразить. И чтобы эти повторы не набили оскомину, писателю приходится изобретать новые характеристики.
Число архетипов ограниченно, однако единого мнения о том, сколько их всего, нет – ни среди авторов, от Платона до Карла Юнга, ни среди современных писателей в жанре «литературы предположений». Многие архетипы взяты из религий – бог, дьявол, ангел, демон; какие-то из семейной жизни – мать/королева, отец/король, ребенок/принц/принцесса, слуга; третьи берут начало в социальных конфликтах – герой, бунтарь, чудовище (злодей), трикстер (шут), помощник (мудрец, наставник, чародей).
Последний архетип – помощник – подарил нам Гэндальфа во «Властелине колец» (Lord of the Rings), Оби-Вана Кеноби в «Звездных войнах», Мерлина в многочисленных версиях легенды о короле Артуре и фею-крестную в еще большем множестве вариаций «Золушки». И, конечно, одна роль может совмещать в себе два и даже несколько архетипов. Просперо, главный персонаж шекспировской «Бури», объединяет в себе чародея, наставника, правителя, героя и злодея.
Поскольку архетипический персонаж в «литературе предположений» лишен многогранности, меняться он не способен: даже если супергерой противится выполнению задания, рано или поздно он все равно наденет свой плащ и полетит на помощь. Поэтому чем чище архетип, тем меньше нас заботит его прошлое или будущее, тем меньше мы представляем его за рамками сцен с его непосредственным участием, тем меньше проникаем в его внутренний мир и тем более предсказуемыми становятся его действия.
Поскольку сложный персонаж в реалистической литературе многогранен и изменчив, архетипическая роль и миф, который дал эту роль, теряют свою значимость. Тем не менее персонаж, неважно – приземленный он или фантастический, вызывает более сильный отклик, когда задевает архетипическую струну в подсознании читателя или зрителя. И наоборот, если читатель/зритель ловит себя на вполне осознанной догадке: «А, так вот что он символизирует!» – то есть опознает персонажа как символ, роль теряет объем, и впечатление бледнеет. Поэтому пусть символическое значение витает легкой дымкой позади уникальных характеристик персонажа. Заворожите читателя/зрителя тем, кем персонаж кажется, а потом незаметно протащите архетип мимо их сознания и дайте ему юркнуть в подсознание, чтобы он ощущался исподволь, не вызывая вопросов.
Принцип: аллегория – это превращенная в персонажа нравственная ценность
Аллегорический персонаж, как и архетип, состоит из одной-единственной сущности, но более расплывчатой. Если архетип сосредоточивает в одной ипостаси все грани универсальной роли (герой, мать, наставник), то аллегорический персонаж воплощает только одну грань, положительную или отрицательную. В нравственной вселенной аллегорического сеттинга набор ценностей олицетворяется ансамблем персонажей. Так в средневековой пьесе-моралите «Всякий человек» каждый из персонажей олицетворяет одну из составляющих человеческого бытия – знание, красоту, силу, смерть и так далее.
Народы альтернативных миров сатиры Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера» символизируют такие нравственные величины, как мелочность, бюрократия, абсурдная наука и подчинение власти. Уильям Голдинг выбирает местом действия для своего «Повелителя мух» остров, где мальчишки-школьники, если рассматривать их как общность, олицетворяют человечество, а по отдельности – такие нравственные величины, как демократия в противовес тирании, цивилизованность в противовес дикости, рациональное мышление в противовес иррациональному. В мультфильме студии Pixar «Головоломка» (Inside Out) аллегория была выстроена в подсознании главной героини, пять эмоциональных составляющих которого выступили в качестве персонажей – Радости, Печали, Страха, Злости и Отвращения.
Другие примеры: лев олицетворяет мудрость в «Хрониках Нарнии» (The Cronicles of Narnia) и трусость в «Волшебнике страны Оз»; лорд Бизнес – тиранию корпораций в полнометражном мультфильме «Лего Фильм» (The Lego Movie); огромный плюшевый кит в романе Ласло Краснахоркаи «Меланхолия сопротивления» – апокалипсис; Труляля и Траляля в «Алисе в Зазеркалье» – мнимое различие. Аллегорические образы в мультсериале «Вселенная Стивена» (Cartoon Network) продиктованы свойствами драгоценных камней.
Принцип: типаж – это превращенная в персонажа модель поведения
Если архетипический или аллегорический персонаж встречается не в каждой истории – особенно рассказанной в реалистическом жанре, – то без типажа, а то и нескольких удается обойтись немногим.
Типаж – это одушевленный эпитет. В диснеевской «Белоснежке и семи гномах» (по сказке братьев Гримм) эпитеты превращаются в таких персонажей, как Соня, Скромник, Ворчун, Весельчак, Чихун, Простофиля и Умник.
Эти лишенные объема роли второго плана разыгрывают одну-единственную особенность поведения (путаник, заботливый, обвиняющий, беспокойный, артистичный, застенчивый, ревнивый, паникер, жестокий) или одну-единственную особенность поведения (равнодушный чиновник, разговорчивый таксист, несчастная богатая девочка). У всех эпитетов имеется антоним с противоположным зарядом – счастливый/несчастный, рассеянный/бдительный, нытик/стоик – то есть число возможных типажей удваивается
[105].
У первых сказителей типажи соответствовали социальной роли – правитель, правительница, воин, слуга, пастух и так далее. Но еще Аристотель в «Никомаховой этике» начал изучать типы личности. Он использовал такие эпитеты, как «спесивый», «великодушный», «злобный», «уравновешенный», «угодливый», «вздорный» и тому подобные.
Ученик Аристотеля Теофраст развил эту идею в своих «Характерах», представляющих собой краткие очерки тридцати человеческих типажей, которые в совокупности дают нам довольно точный портрет его эпохи и человечества в целом. Между тем все тридцать имеют негативную окраску – суеверный, обманщик, подозрительный, притворщик, несуразный, льстец, зануда, хвастун, трус и так далее. Он мог бы привести и соответствующие им положительные противоположности – трезвомыслящий, честный, спокойный, скромный, находчивый, правдивый, душа компании, молчаливый, отважный, – но я подозреваю, что отрицательные типажи позволяли больше позабавить читателя. Комедиограф Менандр использовал типажи Теофраста в своих фарсах, носивших такие названия, как «Брюзга», «Самоистязатель», «Женоненавистник», «Ненавистный».
