Он смекалист, но легко теряется. Быстро соображает в критической ситуации и легко и складно врет, однако так же быстро теряет нить беседы и забывает, что было «в промежутке».
Кен Пайл (Майкл Пэйлин) одержим заботой о животных.
Единственная грань Кена:
Он любит животных до умопомрачения, но в грош не ставит людей. Он скорбит, когда умирает животное, и искренне оплакивает его на кладбище для домашних любимцев, но ему ничего не стоит убить человека средь бела дня.
Джордж Томасон (Том Джорджсон) одержим преступлениями как «чистой офисной» работой.
Единственная грань Джорджа:
Это спящий подо льдом вулкан. Джордж хладнокровен, расчетлив, безжалостен, элегантен и предан своему преступному занятию, но, когда Ванда подставляет его в зале суда, он взрывается от ярости, выдавая себя с головой.
Венди Лич (Мария Айткен) одержима своим превосходством. Это высокомерная аристократка, которая не любит никого, даже собственную дочь.
Порша Лич (Синтия Клиз) думает только о форме своего носа. Ее ключевая черта – зацикленность на себе.
Эйлин Коуди (Патриция Хейс) помешана на своих собаках. Ее главная черта – раздражительность.
Остальную часть ансамбля действующих лиц составляют представители стороны обвинения, судья, ювелиры, слесарь, служащие, клиенты, тюремные надзиратели и прохожие.
Заключение
Хотя критики почти всегда относятся к комедии несерьезно, идея есть в любой хорошо рассказанной истории. Вот основная идея «Рыбки по имени Ванда»: вы тоже можете оказаться в Рио-де-Жанейро с бриллиантами на двадцать миллионов долларов и женщиной своей мечты, если решитесь послать к чертям карьеру и семью.
Анализ примера. «Игра в рабов»
Пьеса Джереми Харриса
«Игра в рабов» (Slave Play) – это современная аллегория. Название указывает на то, что речь пойдет о рабстве, и в то же время отсылает к плетям и связыванию, шрамам и оргазмам. По отдельности персонажи пьесы вполне реалистичны, поскольку пытаются справиться со своими личными, даже интимными проблемами, и в то же время они символы, представляющие ряд типажей, увязших в вечном конфликте повелевающих и бесправных.
Джереми Харрис начал писать «Игру в рабов» учась в Йеле. В 2018 году ее поставили на околобродвейской сцене, и мнения о ней сразу сложились противоречивые. На следующий год постановка переехала на Бродвей, где неизменно собирала аншлаги, пока не вмешалась пандемия, вынудившая закрыть все театры.
«Игра в рабов» поднимает множество вопросов. Что движет расизмом? Почему межрасовые связи в Америке обычно заходят в тупик? Виновата природа или воспитание? Или продиктованные жаждой власти порывы, присущие человеческой натуре? Или тиранические социальные институты сегрегации и массового лишения свободы? В поисках ответа в пьесе рассматриваются четыре межрасовые пары, переживающие кризис в отношениях.
Чернокожих персонажей пьесы жжет изнутри незалеченная расовая травма, но их белые партнеры этого в упор не видят, не чувствуют, не замечают или не хотят замечать. И хотя они дорожат своими чернокожими партнерами, цвет их кожи им либо безразличен, либо придает дополнительной эротичности. А если бы черные партнеры получили возможность выразить свои страдания без опаски, поняли бы их белые, увидели бы? Или черные обречены до конца дней своих обитать в слепом пятне своих белых партнеров? У чернокожих персонажей эта тупиковая ситуация оборачивается ангедонией, неспособностью получать удовольствие от секса.
Действие пьесы происходит на бывшей плантации в штате Вирджиния. Мультисюжетная структура представляет собой сплетение трех сюжетных линий – историй трех разваливающихся межрасовых союзов (Филиппа и Аланы, Гэри и Дастина, Каниши и Джима). Две героини второго плана, образующие смешанную однополую пару (Теа и Патриция), усиливают создающееся в пьесе напряжение, но их взаимоотношения до отдельного сюжета не дорастают.
Три действия пьесы развиваются следующим образом.
Действие первое – «Проработка»
Первое действие состоит из трех сцен садомазохистского соблазнения и соития. Три пары в одежде периода преддверия войны Севера и Юга разыгрывают конфликты, густо замешенные на сексуальном насилии. Полная иллюзия переноса в XIX век – если бы не современная музыка, звучащая фоном, современные имена и современный язык диалогов.
Сцена первая. Рабыня по имени Каниша, обращаясь к своему надсмотрщику «масса Джим», спрашивает, будет ли он ее наказывать. На недоуменный вопрос Джима, с чего она так решила, Каниша отвечает: «Так ведь у тебя хлыст». Джим с хлыстом обращаться не привык, поэтому, когда он пытается им щелкнуть, попадает себе же по лицу. Каниша в попытке соблазнить его ест с пола и трясет задом.
Сцена вторая. На кровати с балдахином соблазнительно разметалась, потрясая черным фаллоимитатором внушительных размеров, изнывающая от неудовлетворенной страсти южная красавица Алана. На роль удовлетворителя предназначен раб – красавец мулат Филипп, которому Алана загоняет фаллоимитатор в анальное отверстие.
Сцена третья. На плантационном сеновале белый слуга Дастин, работающий по контракту, сгребает сено в копны под надзором приставленного к нему надсмотрщиком грозного чернокожего Гэри. В конце концов Дастин выказывает неповиновение, и вспыхнувшая стычка перерастает в самое настоящее изнасилование. Когда Дастин лижет башмаки Гэри, тот испытывает оргазм, затем заливается слезами.
В этот мощный поворотный момент в помещение врывается пара психотерапевтов с планшетами наготове (Теа и Патриция), и оказывается, что все три сцены являли собой сеансы сексуальной терапии для межрасовых пар.
Действие второе – «Разбор»
Психотерапевты полагают, что эта радикальная методика, которую они назвали «Сексуальная терапия погружением в эпоху рабства», позволяет излечиться от ангедонии, «помогая чернокожим партнерам восстановить интимную связь с белыми, к которым они перестали испытывать половое влечение». Но, когда Теа и Патриция «разбирают» пережитый тремя парами опыт отношений в формате «хозяин – раб», скрывавшиеся в первом действии за садомазохистскими игровыми ролями истинные личности, выведенные на откровенность, причиняют друг другу гораздо больше боли, чем хлысты, пинки и огромные фаллоимитаторы. Один за другим все шестеро обнажают душу, демонстрируя резкий разрыв между тем «я», которое они являют миру, и скрытым «я»; между тем, что их пугает, и тем, что манит.
Вот, например, обычно не слишком словоохотливый Филипп: «То есть, значит, получается, что у меня… э-э-э… то, что у меня не встает… значит, я, получается, не кончаю – это, по-вашему, типа дело в расизме?» На протяжении всей пьесы подобные реплики вызывают сладкую боль, одновременно мучая и доставляя наслаждение.
По мере развития второго действия психотерапия перерастает в психологическую пытку. Вместо того, чтобы врачевать нанесенные расизмом раны, терапевтический эксперимент их только еще больше расковыривает. Партнеры ополчаются друг на друга, «разбор» проваливается и идет прахом, маски спадают, центральные «я» раздеты догола. Истории Филиппа/Аланы и Гэри/Дастина завершаются занавесом, возвещающим окончание второго действия. Третье действие целиком будет отдано под главную сюжетную линию пьесы, историю Каниши/Джима.
