– Может, любопытство погнало? – прибавил он задумчиво.
Фроменталь сделал знак своему знакомому, Ученому Брему, и отправился поговорить с ним. Когда он возвратился, то выглядел обеспокоенным.
– Наши хозяева опасаются, что некая сила согнала кошек с их обычных охотничьих угодий. С другой стороны, это вполне может оказаться молодой самец, ищущий подругу.
Между тем саблезубая пантера пропала из вида. Корабль замедлял ход. Мы приближались к месту, где река впадала в сияющее озеро, чей дальний берег терялся в кромешной тьме.
Постепенно, как бывает, когда подплываешь на корабле или подъезжаешь на поезде к большому городу, мы стали замечать, что нагромождения камней по берегам реки, этакие пригороды, уступают место стройным каменным колоннам, в каких живут офф-моо. Эти башни нередко отливали тончайшими оттенками какого-нибудь цвета, что придавало еще большее очарование их загадочной красоте. Любопытствующие жители выходили из своих домов или глядели на нас с балконов, а гребцы налегали на весла, ловя течение, которое понесло бы нас к гавани, где стояли у причала такие же диковинные корабли-волуки.
С изяществом, которое свидетельствовало о богатом опыте, рулевой подвел корабль к пристани из украшенного изысканной резьбой камня. На пристани уже собрались встречающие – в большинстве своем офф-моо, в обычных конических колпаках, едва уловимо разнящихся между собой. Среди них, чуть в стороне, я разглядел и точеную женскую фигурку – и сам поразился радости и облегчению, испытанным в этот миг. До сих пор я и не подозревал, насколько привязался к Оуне. В подземелье девушка-альбинос выглядела прекрасным призраком… Но к моей радости примешивалось и иное чувство, суть которого я никак не мог постичь. Может, чувство узнавания?
Я сбежал по трапу на набережную и кинулся к Оуне, чтобы обнять ее, ощутить ее тепло, вдохнуть знакомый запах волос…
– Рада, что вы здесь, граф, – пробормотала она, высвободилась из моих объятий и обняла Фроменталя. – Вы прибыли как нельзя более вовремя. Друзья мэтра Ренара принесли ужасные новости. Как мы и предполагали, наши враги напали одновременно на три королевства, и потеря любого из них обернется бедой. Вашему миру, граф, угрожает смертельная опасность. И сам Танелорн вновь в осаде – на сей раз его осаждает Порядок – и может пасть когда угодно. Кроме того, и Мо-Оурии грозит величайшая опасность в ее истории. Это не случайные совпадения, господа. У нас могущественный противник, – Оуна повела меня и Фроменталя за собой прочь от набережной по узким, извилистым улочкам.
– Но Танелорн невозможно захватить, – проговорил Фроменталь. – Танелорн вечен! Оуна пристально посмотрела на него.
– Вечность – как мы ее понимаем – сейчас под угрозой. Все, что мы принимали как данность, все постоянное и нерушимое, – всему грозит гибель. Амбиции Гейнора способны погубить мироздание. Конец мира, гибель разума, уничтожение человечества – и, может быть, исчезновение мультивселенной…
– Надо было убить его, когда была возможность, – пробурчал Фроменталь. Оуна пожала плечами. Мы зашли в одну из башен.
– Тогда его нельзя было убивать, – сказала наконец девушка. – Недопустимо.
– Почему? – удивился я. Ее тон был таким, словно я ухитрился проглядеть самую очевидную на свете вещь.
– Потому, – ответила она, – что в тот миг ему еще только предстояло совершить величайшее из своих преступлений.
Глава 2
Совет миров
В какой-то момент я ощутил, что начинаю путаться во времени. Казалось, нам всем суждено прожить одинаковые жизни в мириадах соприкасающихся плоскостей бытия, причем мы обречены на попытки изменить предустановленный ход событий, хоть и понимаем всю тщетность этих попыток. Иногда кому-то везет, и его усилия изменить собственную судьбу неким образом поддерживают равновесие мироздания – точнее, множества альтернативных мирозданий, которые Оуна называла «мультивселенной» и в которых наши жизненные драмы разыгрывались по одним и тем же правилам.
Оуна была со мной терпелива, но я всегда отличался рациональным складом ума, поэтому для меня все рассуждения о мультивселенной выглядели бессмысленными. Мало-помалу я приобрел более широкий кругозор, который позволил мне уяснить, что наши сны – лишь обрывки чужих жизней, самые драматичные мгновения, и что некоторые счастливцы обладают способностью переходить из сна в сон, перемещаться между сновидениями и даже порой изменять их.
Оуна проводила меня в отведенное мне помещение, подождала, пока я приведу себя в порядок, и лишь тогда заговорила о принципах мироздания. После достаточно продолжительного разговора мы вышли на улицы Мо-Оурии – большого, кипучего города, куда более космополитичного, нежели я мог предположить. С первого взгляда становилось ясно, что далеко не всех людей изгоняют в темную страну. Нам попадались целые кварталы, где жили бок о бок люди сотен национальностей, где происходило великое смешение культур, в том числе и культуры офф-моо, слившейся с человеческой. Мы проходили через уличные развалы наподобие тех, какие я видел в Кельне, между домами, которые вполне уместно смотрелись бы во французских средневековых городках. По всей видимости, пришельцы из верхнего мира появились в Мо-Оурии не вчера, успели здесь осесть и обустроиться, но сохранили при этом свои обычаи, разве что позаимствовав некоторые чужие традиции.
Наряду с привычным в глаза бросалось и экзотическое. Оуна провела меня мимо базальтовых и гагатовых террас, украшенных блеклым лишайником, мимо балконов из тусклого известняка; на этих террасах и балконах виднелись существа, почти неотличимые от камня, который их окружал. А висевшая над городом вечная, искрящаяся ночь обладала собственным обольстительным очарованием. Теперь я понимал, отчего столь многие желают поселиться здесь. Конечно, ты остаешься без солнечного света и полей весенних цветов, зато можешь быть уверен, что тебя не втянут в конфликт, который мгновенно лишит всех вокруг и того, и другого.
Да, я понимал людей, решивших остаться здесь, и симпатизировал им, но сам я ни за что не выбрал бы подобный удел: меня по-прежнему манила поверхность – и прежде всего вспоминались крепкие, розовощекие веселые крестьяне из Бека… Никто из жителей Мо-Оурии не выглядел живым в полном смысле этого слова, пускай они и получали наслаждение от своего образа жизни и к их услугам были все блага подземной цивилизации. Огромная толща скал над головой, темные земли, о которых, вне сомнения, известно всем, непрекращающийся шум воды, слегка преувеличенная вежливость, с которой как-то не рассчитываешь столкнуться в кипении столичных страстей… Я восторгался городом, но более не испытывал желания остаться в нем навсегда. Меня тянуло на поверхность – в Германию, домой.
Вдруг накатило жестокое разочарование, близкое к отчаянию. Я любил свою страну и свой мир.
Все, что мне требовалось, – возможность сражаться за то, что я считал благородным и достойным уважения. Я рвался туда, где мои соотечественники противостояли трусливому гитлеровскому террору. Где мужественные люди бросали вызов жестоким филистерам, вознамерившимся растоптать великие ценности нашей культуры. Я выложил все это Оуне, пока мы пробирались по извилистым улицам-каньонам, любуясь архитектурой и красотами природы и обмениваясь изысканно вежливыми приветствиями со встречными.
