— Зачем? — грустно улыбнулся Илон и, не дав пьюру ответить, добавил. — Мы ведь оба знаем, кто это сделал. И мы оба знаем, что вы не сможете их достать, потому что даже если вы найдете ублюдков… То что тогда? Полетите в Гринлэнд? Нет, никуда вы не полетите, так как наш долбаный Совет очень боится их арсенала, который может распылить весь мир на атомы. Сколько террористов вы поймали? Ответьте мне, Пинг?
Пьюр молчал. Смотрел на него равнодушно и не мигая — холодный, как снежная королева. Однако на его дроне вспыхнули бело-голубые огоньки, чтобы спроецировать посреди кухни изображение. Проекция вышла кристально четкой, и Илон сразу узнал на ней тварь, едва подавив нахлынувший тяжелый гнев.
— Вам знаком этот человек?
Илон покачал головой, продолжая разглядывать проекцию, — последние секунды жизни Мэй. Скар постарел, облысел, но глубокий змеевидный шрам на правой щеке никуда не делся. Он сидел в открытом аэрокаре, свесив ноги за борт, дымил сигарой и держал здоровенный пулемет.
— Мне кажется, вы меня обманываете.
— Думайте, что хотите, — устало произнес Илон. — Мне все равно.
— Если вы не последуете с нами добровольно…
— Последую. Дайте мне пару минут побыть в одиночестве и привести себя в порядок. И потом делайте со мной, что пожелаете.
Когда пьюры ушли, Илон опустился рядом с Бро. Старый дрон привычно дремал на заряднике, дергая одной косичкой, словно спящий щенок лапкой во сне. Илон погладил его по черному панцирю, но будить не стал.
— Одни мы с тобой остались, дружище. Жаль, нельзя взять тебя с собой. Ты бы мне там очень пригодился.
Илон вспомнил про Айзи и поднял на нее взгляд. Она тоже заряжалась и ни о чем еще не знала, как и Ма, отправленная вечером в спящий режим. Андроиду повезло больше, чем душевой кабинке и коту. Пули прошли чуть выше ее рыжеволосой головы.
Проекция, показанная пьюром, изменила все. Она подарила новую и теперь единственную цель в жизни. Пусть страшную, пусть кровавую, пусть смертельно опасную, но справедливою и ясную, как день. Теперь он точно знал, кто виновен в смерти Мэй. Оставалось только его найти. Найти, убить… или погибнуть самому.
* * *
Допрос длился чуть больше часа, закончился с восходом солнца и предсказуемо не принес ни результатов, ни удовольствия ни одной из сторон. Напрасная трата времени, чистая и глупая формальность. Вершина бюрократического спектакля: и дознаватель, и свидетель целиком и полностью осознают бессмысленность происходящего, но продолжают упорно исполнять заученные роли. Кто-то лучше, кто-то хуже — в меру своего мастерства.
Илон не умел врать, на что часто с улыбкой указывала Мэй, а тут даже не старался хоть немного подыграть пьюрам. Поэтому все больше кивал, мотал головой, переспрашивал вопросы и хлебал дармовой кофе, чтобы не вырубиться от усталости. Потому что, как и Пинг, трезво понимал, что никакого смысла в допросе нет. Еще до того, как очутиться в разгромленной пулеметом квартире, пьюры уже знали, кто он, откуда появился в Лост Арке и чем занимается. А имеющиеся доказательства его непричастности, как и очевидной вины убийцы Скара были тверже титана. Ну и, спрашивается, к чему этот цирк?..
Голова была занята другим, мысли в ней рождались и вертелись мрачные. Он незаметно проберется в Гринлэнд, отыщет этого ублюдка с изуродованным лицом и заставит его истекать кровью — отомстит, свершив свое правосудие. Так правильно и справедливо. Отныне и до тех пор, пока эта тварь не сдохнет, он не будет больше думать ни о чем, кроме возмездия. Ну а если кавены окажутся быстрее, хитрее и умнее — плевать. Даже лучше. Он воссоединится с Мэй в цифратории Лост Арка.
Мысли о сладкой мести, о желанной встрече с Мэй, об уютном местечке в городском цифратории — вот все, о чем думал Илон, когда в ночи переступал порог участка. И когда клевал носом на допросе под хмурым взглядом бесполезных пьюров. И когда покидал их громадный улей, выходя в зябкое и серое утро. Главное — не забыть оцифровать последние месяцы жизни перед тем, как отправиться в Гринлэнд.
Именно в ближайший центр оцифровки он и намеревался поехать, вызывая аэротакси у здания пьюров, когда позвонил нотариус, отчеканивший соболезнования и настаивающий посетить его офис.
— А вы не можете подождать? — спросил Илон.
— Конечно, могу, — ответил нотариус, упавший как снег на голову. — Просто это было одно из желаний Мэй. Сообщить вам сразу… Ну вы понимаете. А для меня требование клиента — закон.
— Хорошо. Я приеду.
Перед Илоном опустилось аэротакси, куда он устало забрался, все еще не понимая подобной спешки со стороны нотариуса. Нет, не нотариуса, а Мэй… Это было ее желание. Нотариус, получивший сигнал из цифратория, лишь исполнял волю клиента — с чрезмерным усердием.
Хмурое, без единого просвета небо брызнуло, когда аэрокар взметнулся над домами. Илон вздохнул, сопротивляясь подступающей дреме, вспоминая Мэй. Ей нравился дождь. Она любила сидеть у окна, уронив подбородок на кулачки, и могла часами смотреть, как снаружи в потоках воды меняется мир.
Илон тоже любил дождь. Его бодрящий запах, успокаивающий стук и занавешенные струями окна. Но больше он любил смотреть на то, как Мэй мечтательно глядит вдаль, когда небосвод роняет тысячи холодных и звонких капель, а на дорогах вырастают и пузырятся лужи. В такие моменты ему всегда было интересно, о чем она думает? Скучает ли по родине и прежней жизни — без андроидов, инжекторов, нейроса и цифраториев? И почему так случилось, что она решила оставить эту прежнюю жизнь навсегда? По какой таинственной причине сожгла все мосты?.. Как и он.
Когда они только познакомились, Мэй попросила никогда не спрашивать ее о жизни в зеленой стране. Чего она опасалась и от чего бежала? Что ей пришлось пережить? И, наконец, к чему она готовилась?
Завещание… Неожиданная просьба… Это совсем не походило на Мэй. Она жила здесь и сейчас, восхищаясь красотой ясного неба, вкусом обычного мороженого и запахом перед грозой. Выглядело подозрительно и странно.
Ма, пробей этого нотариуса. Забыл имя. Только кратко.
Алан Гибсон. Двадцать лет стажа. Безупречная репутация. Окончил…
Достаточно.
Нотариус был реален и чист. Он существовал. Завещание Мэй существовало. Ее невероятное и немного пугающее желание существовало. Илон прикрыл уставшие глаза, вслушиваясь, как аэрокар вспарывает плотные занавески дождя. Выбитое плечо все еще немного побаливало; гнев на Скара, на кавенов, на беспомощный Совет, на бесполезных пьюров, на себя самого, на весь этот проклятый мир приутих под действием успокоительных. Но не угас бесповоротно. Затаился в груди, словно мелкий уголек, — подуй, и разгорится яркое пламя.
Месть — это блюдо, которое надо подавать холодным. Илон был не согласен. Бред! Ее следует вершить, пока от несправедливости и ненависти все еще кипит кровь, в горячей голове пусто, а время не успело зарубцевать раны. Иначе…
