И вот теперь этот капитан Врунгель сидел в студии и выглядел сущим профессионалом, помогая звукоинженеру со сведением треков. Разумеется, Колч и сам эпизодически работал звукоинженером. Но ведь он кем только не работал, даже телефонисткой в испанском «Доме культуры» успел побывать. Этот странный проект организовал в свое время какой-то родственник Клаудио. Клаудио и сосватал им Колча; самого его такая подработка почему-то не вдохновила. Все знали, что Latin American Cultural Center в Трое – не более чем способ отмывания денег. Колч сидел за столом в абсолютно пустом складском помещении и время от времени отвечал на звонки. «Эспаниш культурал сэнтер», – говорил он бархатным голосом с хорошо отрепетированным испанским акцентом. Все, что от него требовалось для работы, – это немного артистизма. А уж артистизма Колчу было не занимать. Во время звукозаписи Вадику пришло в голову, что Колч, такой на вид осведомленный во всех нюансах микширования и мастеринга, возможно, играет звукоинженера так же, как играл тогда телефонистку из Латинской Америки. Но звукоинженер Джон Марбак, в чьем послужном списке были даже Foo Fighters, выслушивал предложения Колча с самым серьезным видом, то одобрительно кивая, то неопределенно качая головой («Мм, не уверен»). Так что если Колч и прикидывался знатоком звукоинженерии, то уж, во всяком случае, делал это очень убедительно.
Все они, и Колч, и Ар-Джей Бернарди, относились к своему музыкальному делу со всей серьезностью – и в то же время прикидывались, имитировали, играли роль. Вадик понял это двадцать лет спустя, когда услышал новую группу Ар-Джея, высокопрофессиональный и абсолютно вторичный металл. Он подумал, что Ар-Джей, хоть и выглядит теперь упитанным офисным работником средних лет, остался тем же пацаном, рвущимся доказать, что он тоже умеет «как большие». И доказал: его сольняки и впрямь как у знаменитых мастеров арт-метала, выступавших за тридцать лет до него. Он научился «как большие». А может, дело не в этом, ничего он никому не доказывает своим тэппингом и свипами, ему просто в кайф так играть, чувствовать совершенное владение инструментом. На остальное наплевать. Хорошо, если так. Что же касается его новой группы, она во сто крат более виртуозна, чем Eats Shoots and Leaves, и все-таки – хуже, чем та. Оно и понятно. То, что современные ученые называют эмергентностью биологических организмов, вполне применимо и к музыкальным командам: целое больше, чем сумма частей. Слушаешь новые проекты любимого певца или гитариста – тот же голос, та же гитара, но магии уже нет.
У Error Of Division никакой эмергентности не было, не тот уровень. В лучшие моменты целое в точности равнялось сумме частей, а часто оказывалось и меньше их арифметической суммы. Но само то, что она была, эта сумма, и что были они, слагаемые, части единого целого, по прошествии лет кажется невероятно ценным. Двадцать лет спустя молодой канадец, создатель ютуб-канала, всецело посвященного маргинальной музыке восьмидесятых и девяностых, брал интервью у одного из динозавров «трой-кора». Динозавр этот, амбал-симпатяга по кличке Слим, был когда-то солистом группы Prison Wear. Во время интервью он почти не смотрит в камеру, и, хотя изо всех сил старается говорить с апломбом бывалой рок-звезды, на лице его читается простодушное удивление: неужели его группу еще кто-то помнит? Вероятно, так же выглядел бы и Вадик, если бы кто-то заинтересовался им как солистом безвестной группы Error Of Division. «Какой совет вы могли бы дать подросткам, которым плохо, у которых все плохо?» – вопрошает энтузиаст из Канады. И Слим, глядя куда-то вбок, дает немудрящий совет: «Главное – не держать в себе. Если тебя разрывает изнутри, надо выплескивать, надо делиться с другими. Иначе взорвешься. Мы все через это прошли». Когда-то примерно то же самое говорил юному Вадику и Рэнди Шульц. Это было их общим девизом, а песня «Hard Times» группы Cro-Mags была их гимном. «Hard times coming your way / You’re gonna have to rise above them someday / Organize your life and figure it out / Or you’ll go under without a doubt…»
[173] С кавера этой песни начинали все музыканты Трои без исключения. Возможно, они, хардкорщики, и впрямь были одной большой группой поддержки и взаимопомощи.
Теперь от демокассеты «Urban Desert», вовремя не оцифрованной, почти ничего не осталось. И, может быть, ровно поэтому в «городской пустыне» памяти в последнее время появляется все больше оазисов-воспоминаний: они компенсируют отсутствие музыки, которую не восстановить. Перед началом концерта в A2Z музыканты из дружественных коллективов занимают почетные места по бокам сцены. Вот Ар-Джей, вот Рэнди, вот Джим, а вместе с ними и боевые подруги – хардкор-чикс. Пит Хьюз ходит кругами по сцене, лупя большим пальцем по своей бас-гитаре, на ходу сочиняя басовые линии во время саундчека. Клаудио, взявший на себя обязанности роуди, проверяет аппаратуру и орет на вышибалу. В прошлый раз во время второго сета какие-то отморозки прыгали с усилителей – почему вышибала их не остановил? Сломали гитарный монитор, усилитель Колча облили пивом, теперь он не работает. Какого хрена? Где Мартоун? Это он должен был проследить. У них нет денег на новую аппаратуру. Хорошо еще, что Клаудио паять умеет – полночи потом все чинил. И починил, что самое поразительное. Мастер на все руки. Вообще, у каждого свои таланты. Колч, например, признанный специалист по буфетам «ешь до отвала», где в тарелку можно накладывать сколько хочешь, но второй подход запрещен. Колчу это драконовское правило нипочем, он умеет с ловкостью циркача за один подход наполнять свою тарелку так, как другой не смог бы и за пять. Строит многоярусные сооружения, чудеса пищевой архитектуры, чтобы за три доллара и девяносто девять центов наесться на неделю вперед.
Вадик, тот выходит из затруднительной ситуации безденежья по-другому. Он – бизнесмен. Бизнейру, как сказали бы в Анголе. У него есть сто долларов, и он дает эти деньги в рост. Человека, которому он их дает, зовут Андре. Чернокожий красавец с пронзительно-голубыми глазами (специальные контактные линзы). Андре – рейвер. Никто не знает, как он затесался к ним в компанию, в их хардкоровский сквот. Андре и сам не знает. Он часами вьется перед зеркалом, отрабатывая движения рейверского танца ликвид. Вадик никогда не видел, чтобы кто-нибудь танцевал так красиво, как Андре; он тоже хочет так научиться. Андре показывает, но у Вадика не получается. У рейверов совсем другой пантеон. Они ходят не на группы, а на диджеев. Frankie Bones, Adam X, Atomic, Bad Boy Bill, Jungle Boy, Keoki, Sasha and Digweed… Другая планета.
Идея ростовщичества исходит не от Вадика, а от самого Андре: он собирается пойти на Frankie Bones, и там на рейве у него будет бизнес. Он будет продавать экстази. С точки зрения стрэйт-эджа это, конечно, не очень кошерно, но, как говорится, не судите, да не судимы будете. Тем более что Вадику самому ведь не придется участвовать во всем этом, он инвестор, и ничего более. У него есть сто долларов, и он дает их Андре, а тот обязуется на следующий же день вернуть ему… м-м… сто шестьдесят. Пойдет? Вадик согласен, схема легкой наживы соблазнительна, хотя с точки зрения стрэйт-эджа, да и с любой другой точки зрения…
