Следующее поколение независимых музыкантов появилось уже в девяностых годах. В отличие от своих предшественников новые диссиденты выражали протест не через мягкую сембу, а через кудуро – музыку, которую не назовешь ни мягкой, ни мелодичной. Это – рэп муссеков под аккомпанемент, сочетающий афробит с бешеным техно, не менее ста сорока ударов в минуту. С американским рэпом кудуро имеет мало общего. Если рэп читают, то речитатив кудуро часто выкрикивают поверх технобита, не особенно заботясь о попадании в такт. Сначала записывается вокал, затем под него подгоняется ритм. Все это микшируется в домашних студиях, в муссеках от Самбизанги до Рангела, где каждый шкет мечтает стать кудуришта
[259]. Юные дарования выстраиваются чуть свет в очередь на звукозапись. Шестнадцатилетние проводят мастер-классы для десятилетних. Паленые диски идут нарасхват. Их крутят на полную громкость водители кандонгейру – главные диджеи Луанды. На задворках муссеков устраиваются кудуро-баттлы и танцевальные состязания. Говорят, танец кудуро вырос из американского брейк-данса, конголезского ндомболо и того эпизода из фильма «Кикбоксер», где пьяный Ван Дамм пляшет в компании двух таиландских девушек. Родоначальники жанра почитали этот голливудский боевик; бельгийско-американский богатырь представал неожиданным символом борьбы со злом. Есть и другая версия: эти ловкие прыжки на одной ноге – одно из танцевальных движений кудуро – изображают человека, который потерял ногу, подорвавшись на мине, и таким образом символизируют войну. Тексты кудуро изобилуют цитатами из голливудских фильмов и бразильских сериалов вперемешку с африканскими пословицами и присказками. Для тех, кто не в теме, смысл не всегда очевиден, хотя в целом интонация узнаваема: тот же хип-хоп. Разве что более политизированный. Но, как мне объяснили, именно в этой политизированности вся суть.
После того как Нето не стало, пост президента занял бывший музыкант из группы Nzaji, выпускник лицея Сальвадора Корреу и Азербайджанского института нефти и химии Жузе Эдуарду душ Сантуш. Как и положено второму вождю, он продержался у власти почти сорок лет. После того как в девяностом году партия МПЛА отбросила приставку «ПТ»
[260] и взяла курс на капитализм, режим душ Сантуша предпринял робкую попытку ввести послабления. Была объявлена амнистия, некоторые из прежних политзаключенных вышли из тюрем. Но все помнят об участи двадцатисемилетнего Арсениу Себастиау Чероки, который слушал антиправительственное кудуро, пока мыл окна машин, стоявших в утренней пробке. В одной из машин оказались солдаты из республиканской гвардии Сантуша. Разобрав слова песни, доносившейся из наушников юноши, они затолкали его в автомобиль, вывезли за город и утопили в Атлантическом океане. Песню «A Téknika, As Kausas e As Konsekuências»
[261], которую слушал несчастный мойщик окон, написал кудуришта MCK. После убийства Чероки MCK организовал сбор денег в помощь семье погибшего и взял на себя оплату обучения его детей. Юрист по образованию, MCK – один из лидеров движения «rap de intervenção social»
[262], чья главная функция – противостоять «официальному» рэпу. Дело в том, что в последние годы из динамиков кандонгейру можно услышать не только антиправительственное, но и проправительственное кудуро, причем последнее – гораздо чаще. Существует целая индустрия, посвященная раскрутке тех кудуришташ, которые выступают в поддержку правящего режима. Идея до обидного проста: жители муссеков любят кудуро, где поется про политику? Так пускай получают про политику, но – со знаком плюс. Музыку протеста можно использовать и как инструмент пропаганды. Надо просто, чтобы верноподданическое кудуро вытеснило все остальное. Этот хитроумный проект – детище Кореона Ду, главного ангольского кино– и телепродюсера, создателя знаменитых сериалов, где показана сытая жизнь ангольской элиты, выдаваемой за представителей среднего класса, на фоне сильно отретушированной Луанды (незнакомый с предметом иностранец может ненароком подумать, что в столице Анголы люди живут не хуже, чем в Беверли-Хиллз). При этом далеко не все знают, что Кореон Ду – один из сыновей Сантуша. «Rap de intervenção social» был задуман в качестве альтернативы музыкальному мегапроекту Кореона Ду. Лидеров этой оппозиции отлавливают, бьют в полицейских участках, сажают в тюрьму. В 2015 году политзэк Иконоклашта
[263] объявил тридцатишестидневную голодовку (по одному дню за каждый год, что душ Сантуш находился у власти), и это повлекло за собой волну демонстраций протеста по всей стране. Так что, когда два года спустя Сантуш неожиданно объявил, что не станет оспаривать результаты президентских выборов, обернувшихся не в его пользу, кое-кто из политических комментаторов резюмировал: режим Сантуша рухнул под натиском кудуро. Рухнул ли? Музыканты, даже такие, как Жузе Эдуарду душ Сантуш, приходят и уходят, а МПЛА остается. Новый президент, Жоау Лоренсу, – из той же обоймы.
В какой-то момент мне пришло в голову, что мои друзья Жузе и Ману очень похожи на тех рэперов. MCK, как и Ману, вырос в муссеке, среди нищеты и насилия, но сумел, по выражению Генри Роллинза
[264], rise above
[265]. Поступил в университет, где учился сначала на философа, потом – на юриста, и в конце концов возглавил протестное движение «Central 7311», с которым не сумел справиться даже всемогущий президент. Иконоклашта же, наоборот, из привилегированных: его отец, Жуау Бейрау, долгое время заведовал благотворительным фондом Сантуша. То, что Бейрау-младший проделал путь от футунгишта
[266] до кудуришта, стало позором для всей его высокопоставленной семьи. Два музыканта, один – из самых низов, другой – из самых верхов, и оба выбрали один и тот же путь, вырвались на свободу. Не так ли и Ману с Жузе? Но этих никто не арестовывает. Они, при всем своем свободомыслии, не представляют опасности. Слишком мелко плавают. Они, как и я, часть системы.
Все они – диссиденты на словах, даже обитатель муссека Ману. Умеренно крамольные песни, умеренно критические высказывания. «Искусству лучше быть аполитичным». Позиция не только удобная, но и, возможно, правильная. Да, действительно, можно петь и о других вещах. Вся беда в том, что их-то искусство не пытается быть аполитичным; наоборот, они подчеркнуто политизированны, в этом суть выбранного ими жанра. Но их социальная критика – в рамках дозволенного, никто не перегибает палку. В конце концов, они – тоже часть «культуры страха», существующей здесь со времен того неудавшегося политического переворота в мае 1977‐го. Десятки тысяч ни в чем не повинных людей были приговорены к смерти. И три писателя марксистского толка составили своеобразный трибунал – идеологическую комиссию, чьей задачей было «слушать, а не судить». Артур Пестана, он же Пепетела, писатель-революционер, который в то время занимал пост заместителя министра образования; Мануэл Руй, автор гимна Анголы и прославленного романа «Что позволит мне стать волной»; и Фернанду Кошта Андраде, он же – Ндундума Уэ Лепи, друг юности Агостиньо Нето и главный редактор Jornal de Angola. Классики ангольской литературы, кумиры Шику. В течение двух недель эта «особая тройка» выслушивала показания обвиняемых. Есть мнение, что они не только слушали, но и подписывали приговоры. Есть и другое мнение (его придерживается Шику): эти трое, совесть нации, были выбраны в качестве козлов отпущения. Не палачи, но жертвы. Тут важно, что Пепетела – белый, потомок бенгельских поселенцев, а Руй и Андраде – мулаты. И вот их, светлокожих борцов против колониализма, заставляют выступать в роли судей, а подсудимые, которые проходят перед ними вереницей, все чернокожие и в большинстве своем – безграмотные крестьяне. Иначе говоря, писатели-революционеры предстают в роли колонистов. Для них это – публичное унижение, изощренная пытка. Сами они всю жизнь отказывались говорить о том, что произошло. Но известно, что Пепетела вскоре ушел из Министерства образования, а Кошта Андраде несколько лет спустя получил тюремный срок за сатирическую пьесу, высмеивающую душ Сантуша и МПЛА. Теперь обо всем этом мало кто вспоминает. Может, оно и к лучшему.
