Мать положила ладонь мне на запястье. Я опустил взгляд в землю.
— Разве я был виноват в своей смерти? Это Вали ублюдок убил меня! — воскликнул я.
— Ты был виноват, сам знаешь… Я предостерегала тебя, что всё плохо кончится, ты не слушал. Убери меч в ножны: закончилась битва.
Я зло помотал головой, снова не желая слушать. Вали молодец, молчал. Если бы он вякнул хоть слово, я бы не пожалел мать и зарезал бы его на месте. Но я был послушным сыном, и несмотря на то, что ненависть пожирала меня, я сунул меч в ножны.
Вали взял мать под руку, и они двинулись к долгому дому. Я хотел отправиться за ними.
— Конунг Бальдр! — остановил меня яростный возглас.
Сжав пальцы на рукояти меча я развернулся: на меня надвигался Годи, весь окровавленный, с прорезанной на груди кольчугой и почерневшим лицом. В его руке блистал клинок. Я испугался, что он идёт снести мне голову за Хёрда, и напрягся всем телом, однако решил не обнажать меча… вина за то, что я не уберёг брата, чернила моё сердце. Если Годи хочет снести мне башку, пусть попробует. Я конечно дам ему в морду, но не сталью, а кулаком, пусть будет живой.
Годи толкнулся грудью о мою грудь, а потом тяжёлой рукой прижал мою голову к своей.
— Бальдр… — прохрипел он. — Хёрд правда погиб?
— Погиб, — ответил я. — Погиб как герой, Годи!
Воин отцепился от меня и затряс головой.
— Я так его любил… — просипел он, позволяя себе слабость.
У меня чуть не навернулись слёзы, но я сжал кулаки и скрипнул зубами — и это быстро прошло. Годи вдруг вонзил клинок в землю у моих ног, припал на колено и склонил голову.
— Я буду верно служить тебе, конунг Бальдр, как служил твоему брату!
— Вставай, друг, — я взял его за плечо. — Я рад, что ты со мной. Иди выпей чего-нибудь, я скоро тоже приду.
Набежали чёрные тучи, темнело на глазах. Густое серое облако притянулось к земле. Дождь размягчил землю, и под ногами хлюпала жижа. Ветер завывал над крышами домов. Мне казалось, что я слышу вой варгов и топот йотунов. Я огляделся по сторонам, но ничего опасного не увидел. Внутренне я вздронул: Хассер вместе со своими приспешниками может явиться в любой миг из сгущающейся тьмы, и я совершенно безоружен перед ними — мне нужен Эйсир! Хорошо, что мама здесь, я попрошу у неё брошь…
Я осмотрелся и отдал хирдманам приказ навести порядок на улицах.
— Все устали, понимаю, — сказал я. — Но надо разгрести гадюшник.
Я развернулся, желая догнать мать и Вали. Кто знает, что он ей напоёт без меня? Но путь мне преградил рослый хирдман из числа людей конунга Харальда, на вид он был старше меня, но выглядел куда свежее. Волосы его, как у всех южан были темнее, чем у нас, жителей Истлага, а у этого даже отливали рыжеватым оттенком и были вьющимися, как у Маргрет.
— Конунг Бальдр, — приветственно поклонился воин. — Я Арнвольф, сын конунга Харальда, помнишь меня? — он протянул мне широкую ладонь, и мы пожали друг другу запястья.
— Припоминаю, — соврал я. — Как твой отец?
— Без сознания, но ещё жив! Скажи, где его разместить?
— Несите его в долгий дом, — указал я. — Моя мать займётся его раной. И сами размещайтесь там же.
Арнвольф кивнул и быстрым шагом направился к раненому отцу.
— Сверри! — окликнул я соратника, стоявшего посреди улицы с остекленевшим взором. Я подошёл. — Как ты, друг?
— Все мои погибли, — проговорил он. — Вот так вот, Бальдр…
Я положил руки ему на плечи и прижался лбом ко лбу.
— Похороним сегодня всех, как героев. Ты получишь от меня землю, золото и место в долгом доме.
Сверри тяжело вздохнул, и я понял, что никакие богатства не способны облегчить сердце воина.
— Подготовь драккар для Хёрда, — приказал я. — Людей я тебе пришлю.
Я подошёл к хирдманам, стаскивающим тела в кучу и приказал, чтобы шли к Сверри. Ещё раз оглядев дымящиеся дома Тронхейма и воинов, наводящих на улицах порядок, я заковылял к долгому дому.
Как я устал… Сейчас бы забраться в бадью и отмокать. Надо послать за Маргрет. Нет, лучше я сам поеду к ней в Хедвиг, а то тут при матери и семействе Харальда не дадут и обнять её до свадьбы — пёс их дери. Завтра же отправлюсь! Попрошу у матери брошь, да и Рагги должен приехать, займусь мечом.
Не земле, прислонившись к земляной стене дома, сидел Кетиль с окровавленной головой. Шлем и меч лежали рядом. Я ускорил шаг и присел перед ним.
— Кетиль? — потормошил я его по плечу без особой надежды. — Ты живой?
К моей великой радости, хирдман открыл глаза, они будто светились на раскрашенном кровью и грязью лице.
— Живой, — улыбнулся он, зубы все были в крови. — Устал только немного.
— Куда ты ранен?
— По голове топором получил, хорошо в шлеме был. А так вроде цел… Я один остался из отряда и отбивался, пока воины Харальда не пришли. А потом силы меня будто оставили.
— Поднимайся, пошли в дом, — я помог Кетилю подняться и предложил опереться на моё плечо.
Мы вошли в двери долгого дома, было шумно, женщины — наложницы Херда и его служанки принимали раненых и попутно готовили пир, мы ведь победили, а значит нужно отпраздновать.
Я посадил Кетиля на скамью и тут же Сольвейг заплясала над ним. Я прошёл по комнатам в поисках Вали. Зачем я позволил ему свободно уйти?! Мать делает меня мягким! Посажу его в клетку, нагадил ведь, стольких людей погубил — должен ответить.
— Где Госпожа? — схватил я за локоть Орнеллу, пробегавшую мимо с ворохом перевязи для раненых.
— В женской половине, конунг…
— А ярд Вали?
— С ней же…
Я выпустил Орнеллу, и она заторопилась прочь от меня с бледным видом. Вчера ведь приставала, а сегодня что, в гневе меня увидела и испугалась?
Подойдя к занавеси в женские покои, я услышал голоса.
— У тебя чистое сердце, Йорунн, сделай ещё глоток, это поможет тебе встать на ноги. Твоё время ещё не пришло.
Я вошёл и увидел мать, сидевшую у постели Йорунн, и свою подругу, державшую в руках чашку. Обе они поглядели на меня и обе улыбнулись.
— Йорунн! — воскликнул я. — Живая!
Она протянула руки мне навстречу и обняла за шею. Я присел на постель рядом с матерью.
— Прекрасная девушка, — проговорила мать.
— Мама, ты можешь вернуть Йорунн молодость?
— К сожалению, это не в моих силах, — покачала головой мать.
В углу комнаты скрипнула доска, я повернулся и увидел Вали, поедающего меня глазами.
— Зараза… — прошипел я, раздув ноздри.
— Ты должен помиловать брата, — строго произнесла мама, успокаивающе погладив меня по запястью. — Ты покажешь себя великодушным вождём.
