— Слабаком я покажу себя! — выпалил я. — Дай хоть я посажу его в клетку!
— Нет, — покачала головой мама. — Вали твой брат. Помиловав его, ты покажешь, что способен на прощение близких, все будут стремиться стать твоими близкими, тебя будут уважать и восхвалять. Ты уже покарал конунга Олава и показал, как жестоко обходишься с врагами… Ты победил, Бальдр.
— Ты всё знаешь… Скажи, как ты оказалась здесь? Откуда узнала про битву?
— Я прибыла с конунгом Харальдом, — ответила мать, поднимаясь от постели Йорунн. — Проводи меня к нему, я должна осмотреть его раны. Про поход Олава многие знали, и Харальд решил ему помешать ради своей дочери Маргрет и ради Лейфа, наследника Истлага.
Держа мать под руку я привёл её в большой зал. Арнвольф и его люди уже принесли Харальда в дом и разместили в покоях Хёрда — других попросту уже не было, всё заполонили раненые. Мама устремилась к лежащему без движения конунгу.
Я взял со стола кубок, налил себе мёда и проковылял к трону Хёрда, стоявшему на возвышении. Отсюда мне был виден весь дом. Я посматривал через распахнутые занавеси, как мать вместе с Арнвольфом суетятся возле Харальда. С конунга сняли доспехи и одежду, всё было насквозь пропитано кровью, и от её вида у меня самого заныли раны. Я оглядел себя, свои изрезанные доспехи и заметил, что подо мной расползалась лужа крови.
В зал выполз Вали и с опущенной головой прошёл за стол.
Кивком головы я подозвал двух хирдманов.
— Как ваши имена?
— Я Харбард, а это Голум, конунг Бальдр, — поклонились мне хирдманы.
— Глаз с моего брата не спускайте, — приказал я. — Вздумает покинуть Тронхейм — убейте.
Я опасливо обернулся к матери и убедился, что она не слышала, какой приказ я отдал.
— Слушаюсь, конунг, — поклонился Харбард.
Воины прошли за стол и сели рядом с Вали.
Из женской половины вышла Йорунн и, тревожно озираясь, двинулась ко мне, встала напротив, взяла мою голову в ладони и изучающе осмотрела лицо.
— Ты уже на ногах, ничего себе, — проговорил я.
— Удивляюсь, как ты ещё на ногах, — сделала она удивлённые глаза.
— Я теперь конунг, — криво усмехнулся я. — Должен быть на ногах или найдут другого.
— Хёрд погиб? — Глаза Йорунн наполнила неподдельная печаль.
Я кивнул, поглядел на дно кубка и вылил остатки в рот.
— Йорунн, приготовь мне напиток богов! — попросил я. — У меня долгая ночь впереди, много дел, нужны силы.
— Не смогу, я истратила все запасы, — покачала головой подруга. — Травы, которые нужны для напитка, закончились, а растут они в верховьях гор. Дня два нужно, чтобы добраться, но с тёмными тварями, гуляющими по округе, это невозможно.
Я кисло поморщился в ответ на её слова.
— Ничего, Бальдр, я сейчас принесу тебе крепкую настойку, она расслабит тебя.
— Расслабляться-то как раз мне не следует, — проскрипел я.
— Я понимаю. Но это необходимо.
Йорунн покачала меня за напряжённые плечи и подозвала двух женщин.
— Займитесь его ранами, разве не видите, конунг ранен! — рявкнула она.
Я удивился, откуда в слабом теле старухи столько силы. Как хорошо, что мать подняла её. Может, я ещё найду способ, вернуть ей отданные мне годы, договорюсь с Хель… Я претяжело вздохнул, подумав о том, сколько ещё всего мне предстоит сделать. Отлить меч, отыскать Хассера, очистить земли от тварей…
Я откинулся на спинку кресла, женщины принялись раздевать меня и промывать раны. Они прикасались ко мне осторожно, на лицах их были неприязнь и страх. Обе молчали, как рыбы. Я оглядел их расшитые щёлком платья и дорогие украшения, бусы, которые звенели на полных грудях. Для служанок они были слишком старые, на лица не особо-то красивые, но руки у них были нежные. Я вдруг понял причину недовольства.
— Вы были наложницами Хёрда? — проговорил я.
Они переглянулись и кивнули.
— И у вас, наверняка есть дети, и вы боитесь, что я прогоню вас?
— Боимся, — сказала одна.
— Не бойтесь, — успокоил я. — Хёрд был моим любимым братом. Мы враждовали в прошлом, но на войну пошли вместе. Я позабочусь о вас и о ваших детях! Живите в долгом доме под моей защитой, у вас всегда будет кров, еда и золото! И все вы, — громко сказал я на весь большой зал, — все кто служил Хёрду, все под моей защитой! Годи! — позвал я воина. — Назначаю тебя старшим хирдманом, приведи людей в порядок, всем заплати, займись наведением порядка в Тронхейме.
Годи слушал меня, вытянувшись по струнке, а потом закивал и поднял кубок.
— За конунга Бальдра!
— Кетиль! — позвал я хирдмана. Он выглядел уже гораздо лучше, женщины перевязали ему голову и напоили мёдом.
— Да, конунг, — поднялся он.
— С рассветом отправь гонцов во все усадьбы с известием, что мы победили! И прикажи бондам прислать в Тронхейм по пять мужчин, мы потеряли много воинов, обучим новых, воинство нужно восполнять. В Хедвиг никого не посылай — я сам туда поеду. Завтра.
Йорунн поднесла мне кубок с крепкой настойкой, я отпил и почувствовал, как по телу пробежала горячая волна. Я сделал ещё глоток, и ярость моя смягчилась.
— Спасибо, — тихо сказал я подруге.
Мать и Арнвольф вышли из покоев Хёрда.
— Как конунг Харальд, Госпожа моя? — обратился я к матери.
— Харальд борется, он очень сильный человек, но рана его тяжела… — Мама потерла руки, лицо её было уставшим.
— Садись, — указал я на столы, — ты преодолела сегодня большой путь, отдохни. Арнвольф, прикажи своим людям осмотреть остатки флотилии, всё ценное пусть несут сюда. Тела хоронят в море.
Я видел, как по лицу Арнвольфа скользнула тень недовольства от того, что я отдавал ему приказы, ведь он был почти равным мне. Почти. Но пока его отец был жив, я был единственным конунгом в Истлаге.
Ко мне подошёл воин и сказал, что Сверри ждёт на пристани, драккар для Хёрда подготовлен. Я осушил кубок и поднялся.
На улице совсем стемнело, но ветер стих и дождь перестал, факелы в руках воинов мерно мерно шуршали, сопровождая наше шествие. Под ногами хлюпала грязь, но мои новые башмаки не пропускали влагу. Женщины одели меня в шерстяную рубаху и принесли толстый меховой плащ. После настойки боль в теле унялась. И несмотря на висевшую в воздухе всеобщую печаль, мне было достаточно уютно.
Я положил ладонь на плечо Сверри и поглядел в черноту моря, там, невдалеке, стоял драккар Хёрда, у него на носу призрачным светом мерцала масляная лампа, чтобы Хёрду было неодиноко.
— Я всё сделал, — сказал Сверри. — Конунг готов отправиться в путь.
Лицо воина выглядело светлее, чем нынче днём, когда мы виделись после битвы. Проделанная работа, долг, отданный вождю, облегчил хирдману душу.
