Храбрый поступок. Харальд всегда был храбр, и мне стало очень горько от того, что старый друг пошёл против меня. Мы скрестили клинки. Я почувствовал, что конунг слаб, удары его были ватными. Я опрокинул Харальда на пол и приставил остриё меча к горлу. Я мог убить его, но не стал. Чёрная душа Хассера бушевала во мне, я чувствовал ярость и ненависть, с которыми жил тёмный бог, но я не такой, как он, я не чудовище.
Я убрал Эйсир в ножны.
— Будем считать, что поздоровались! — сказал я, протянув Харальду руку.
Конунг взялся за ладонь и встал.
— Может, ты и правда остался прежним, — проговорил он. — Может, я зря на тебя наехал…
— Прежним я точно не остался, — пожал я плечами. — Пошли выпьем.
Мы обнялись с Харальдом, и я повёл его к столу.
— Мёда и пожрать принесите! — приказал я.
Через проломленную крышу в дом влетел холодный ветер, и разгоревшийся очаг затрепетал от его порывов.
— Годи, заделайте дыру немедленно! — кивнул я хирдману.
На полу блеснули светлые круги, я вновь поглядел на пролом в крыше и, узрев солнце, улыбнулся, как дурак. Весь зал окрасился в жёлтый и розовый, лица людей расцвели. Над Истлагом наступил долгожданный рассвет впервые за очень долгое время.
Мы выпили с Харальдом, и я пошёл к Маргрет, хотел увидеть её в последний раз, лежащей на постели перед тем, как увижу в могиле.
Я вошёл в покои, а там сидела моя мать, а на руках у неё сидел Вали, бледный и в слезах.
— Прости меня, Бальдр! — завыл он сразу, как увидел меня.
Я достал меч и приказал себе внутренне не слушать вопли.
— Бальдр, прости-и, — проскулил брат, — я не хотел её смерти!
— Пока я тебя по всей усадьбе искал, ты тут сидел?! Скотина!
Я схватил Вали за рубашку и толкнул на пол, не хотел испачкать в крови ни мать, ни Маргрет.
— Бальдр, остановись! — прокричала мать.
Я опустил меч, разрубив Вали. Кровь брызнула в стороны. Мать завизжала. На крики прибежали люди. Я рубил яростно, не останавливаясь, пока от брата не осталась кучка кровавого мяса и костей.
— Отдать псам! — приказал я и убрал меч в ножны.
Я вернулся в зал и продолжил пить. Один. Никто не посмел ко мне приблизиться.
— Если ты останешься здесь, я уйду, и Истлаг вновь лишится моего благословения, — сказала мать, подойдя, наконец.
Я поднял голову и увидел её бледное лицо, вокруг глаз горели тёмные круги. За спиной у неё стояли испуганные моим зверством люди, Лейф с отпечатком ужаса на лице выглядывал из-за плеча матери. Я протянул руку, чтобы налить себе ещё мёда, и все вздрогнули. Харальд стоял тут же, но теперь отмалчивался. Мне вдруг стало противно. Я боролся за них, я хотел для них мира и света, и они получили его, но меня принять не хотят, не хотят меня понять.
— Если ты покинешь Истлаг, Лейф останется править, я буду с ним и помогу ему, и конунг Харальд поддержит и защитит его от чужих, — сказала мать.
— А что ты скажешь, Лейф? — поглядел я на сына. — Ты тоже хочешь, чтобы я ушёл?
Парень вздрогнул от моего взгляда, но набрался смелости выйти вперёд и ответить:
— Ты хотел убить моего отца, ты бросился на него с ножом — я никогда не забуду этого! — гордо поднял голову Лейф. — Ты спал с моей матерью, заставлял её изменять отцу! Я желаю изгнать тебя, дядя Бальдр!
— Что ж…
Я встал из-за стола и пошёл на причал, взял длинную лодку и подтащил к воде.
— Бальдр! — окликнула меня Йорунн, бегущая мокрой гальке. С нею были Рагги, Годи и Кетиль.
Я поскорее сел в лодку и принялся грести, не хотел прощаться. Годи бросился в воду и поплыл за мной, пока у него были силы, потом начал теряться меж волн. Я не хотел, чтобы мой друг утонул, направил лодку к нему и помог забраться на борт.
— Бальдр, мы пойдём с тобой! — сказал он, отжимая бороду.
— Нет. Никто не пойдёт со мной! — сказал я.
Я правил лодку к причалу, чтобы оставить Годи на берегу. Кетиль ухватился за нос и подтащил нас к берегу. Йорунн забралась ко мне и обняла.
— Что же ты, оставить нас решил?! — поругала меня она. — Не надейся!
Я поглядел ей в глаза, полные тоски и любви ко мне. Я ведь тоже любил её до того, как встретил Маргрет. Я поцеловал Йорунн в губы нежно и благодарно, а потом отстранился.
— Неужели… — прошептал я удивлённо, поглядев на колдунью.
Годи, Кетиль и Рагги тоже воскликнули от удивления. Йорунн принялась себя ощупывать.
— Что случилось? — не понимала она.
— Ты помолодела, — сказал я, любуясь её красотой.
Кожа Йорунн разгладилась, пропали все морщины, грудь подтянулась, взгляд сделался живее, волосы заблестели на солнце.
— Ты вернул мне молодость! — проговорила она. — Ты выполнил клятву спасти Истлаг…
— Твоя истинная любовь и самоотверженность вернули тебе твою молодость, милая, — сказал я.
Йорунн вновь приникла ко мне, погладила по животу и скользнула ниже по бедру.
— Разреши мне быть с тобой, и я сделаю тебя счастливым, — прошептала она мне в ухо.
Я выпустил Йорунн из объятий.
— Мне не вернуть тебя, — грустно покачала головой она.
Я мрачно кивнул.
— Я награждён Бессмертием, друзья, — сказал я. — А значит, обречён на одиночество. Я не хочу больше вести за собой людей. Ищите своё счастье сами. Здесь или в другой стране. Годи, я буду благодарен тебе, если останешься при Лейфе и попробуешь вложить в его глупую белокурую голову хоть какую-то добрую память обо мне. Больше всего меня злит, что сын меня ненавидит.
— Так он твой сын? — усмехнулся Годи.
— Мой! — с гордостью ответил я. — Но я поклялся Маргрет во имя память Хёрда молчать. И вы молчите. Рагги, — повернулся я к молодому хирдману, — Хедвиг теперь твой, наведи там порядок. Кетиль, — кивнул я воину, — ты верно служил мне. Будь с Рагги и помоги ему, он ещё молод. Йорунн… — повернулся я к подруге, — усадьба на Песчанном берегу навсегда останется в моей памяти, спасибо тебе за всё, что сделала для меня. По мне, ты более достойна быть хранительницей Истлага, чем моя мать.
Я простился с друзьями, Кетиль вытолкнул лодку в море, я положил вёсла на воду и принялся грести. Когда отгрёб достаточно далеко, достал Эйсир и с мыслями о невыносимости потери Маргрет направил себе в грудь. Я надавил, но меч не входил.
— Ничего у тебя не получится, — просвистел над волнами голос Хель. — Эйсир колет только в руках врага.
Вдруг сама богиня смерти явилась передо мной и села на скамью напротив.
— Верни Маргрет, — сказал я. — Я готов отдать тебе десять тысяч своих дней, забери мою вечность, оставь нам с ней лишь дни для одной человеческой жизни.
