И это закончилось. Зелень нахлынула на город, как прилив. Но порой краем глаза Анна все еще замечала их. Густая трава разрослась над братскими могилами, где они все еще ждали. И потом, когда она пробивалась домой сквозь февральскую метель, ей казалось, что она видит, как они, тяжело налегая на палки и останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы перевести дыхание, бредут в булочную за хлебом.
Она выжила. Оставила их позади, обогнав быстрым шагом человека, который теперь ест три раза в день. Иногда у Анны начинает сосать под ложечкой, почти как от страха, будто она утратила что-то навсегда и безвозвратно. Она ни с кем этого не обсуждала, но ей кажется, что и другие должны разделять с ней это чувство. Но лучше не говорить о том, что тебя по-настоящему пугает.
Андрей другой. Он спокойно говорит о Михаиле и Марине, как если бы они умерли обычной смертью и их прошлое не таило в себе опасности. Когда Коля был маленьким, Андрюша часто рассказывал ему, как впервые повстречался с его отцом.
— Мы оба служили в народном ополчении и вечерами беседовали, сидя у костра. Однажды женщина дала нам яиц, мы пожарили яичницу и разделили ее на двоих.
— А потом моего папу ранили, — перебивает Коля, зная всю историю наизусть, но желая услышать ее еще раз.
Коля свободно мог рассказать об этом в школе: к такой истории не придерешься. У него был отец, он сражался, был ранен и позже умер от ран, как отцы многих других ребят. Мрачные довоенные годы — годы террора — полностью заслонила собой эта приличествующая обстоятельствам смерть. Маленький Коля ничего не знал ни об исчезнувших в одночасье друзьях, ни о коллегах-писателях, в разных редколлегиях говоривших Михаилу, что его писанина, если честно, в наши дни никому не нужна.
— А потом папу ранили, так ты и познакомился с Аней, — победно заключал Коля, когда ему было лет семь или восемь, и он верил, что прошлое — это головоломка, в которой каждой детали найдется свое место. Папа умер, но Андрей встретил Анну, и теперь он живет с ними. Почти все, кто близко не знал их семью, думали, что они его родители. Люди с удивлением смотрели на Колю, когда он звал их по именам: Аня, Андрей.
Но теперь ему шестнадцать, и старые истории его уже не занимают. Разговоры о прошлом наводят на него скуку. Даже когда он не с друзьями, он часами сидит у себя в комнате, предпочитая одиночество их с Андреем обществу. Чем он там занимается, Анна понятия не имеет. Роскошь иметь отдельную комнату Коля принимает как должное, потому что она была у него всегда. Иногда ей хочется его встряхнуть и наорать на него: «Неужели ты не понимаешь, в каком привилегированном положении находишься? Знал бы ты, в каких условиях приходится жить людям!»
Но, конечно, он знает. Он ходит в гости к друзьям. Такой мальчик, как Коля, прекрасно все замечает. Но иногда он просто предпочитает не видеть очевидного. Когда тебе шестнадцать, не хочется быть благодарным.
Анна знает, что Андрей хочет ребенка. «Конечно, Коля ему как сын, — преданно думает она. — И все же, естественно, как и любому мужчине, ему хочется, чтобы у него был свой».
Но правда ли Андрюша заменил Коле отца, или Анна бездумно повторяет то, что об их семье говорят другие? Считает ли сам Коля Андрея своим папой?
Еще неизвестно, каким бы отцом был Михаил для такого упрямого и своенравного подростка. Она по привычке думает об отце так, будто он Колин дед.
За последние пару лет Коля сильно изменился. Теперь он ничем не делится с Анной. Он стал скрытным, все принимает в штыки, иронизирует. Говорит, что имеет право пить пиво, а сам, как маленький, ел бы одно сладкое. По правде говоря, он жадный. Буханку хлеба нельзя на столе оставить.
Анна думала, что все подростки зачитываются поэзией, но только не Коля. Он редко берет в руки книгу и Анину с Андреем любовь к чтению воспринимает как причуду, которую терпит только ради сохранения мира в семье. «Повсюду эти книги! Разве нельзя избавиться хотя бы от части из них?» Однажды он пришел из школы и, наморщив нос, придирчиво заявил: «Знаете, чем у нас пахнет? Заплесневелыми книгами!» Что бы на это сказал отец, Анна и представить не может.
В школе почти все учителя в голос твердят одно и то же: Коля успевает в учебе, его поведение не вызывает проблем, характер покладистый, товарищи его любят. По оценкам он крепкий середняк. Они вполне удовлетворены его успехами.
И лишь кое-кто из учителей сетует, что Коля учится не в полную силу. Немедленно всем своим существом она порывается встать на его защиту. Или она защищает себя? Неужели она и вправду боится, что нечто в их образе жизни на корню загубило в Коле стремление к достижениям? «Ты полностью уподобила его себе», — нашептывает ей внутренний голос, чужой и холодный. Нет, неправда! Коля совсем другой.
Анна вспоминает, как в семь лет он слушал ее рассказы. С доверчиво распахнутым лицом, будто это окно, сквозь которое, как воздух, вливаются в него истории. Ожидая продолжения, он нетерпеливо брал ее за руку. Его вопросы изумляли, и она думала: «Интересно, все дети такие?»
Теперь он часто ее критикует: «ты всегда…», «ты никогда…». Андрюша говорит, не стоит расстраиваться. Просто возраст у Коли такой, и этого следовало ожидать.
Они уже давно не заводили разговора о детях. К концу войны, когда Коле было лет восемь, они начали мечтать о них. Блокада была прорвана. Наши войска стремительно продвигались на запад, освобождая захваченные немцами территории. Можно было начинать задумываться о будущем.
— Когда у нас будут дети…
— Как ты думаешь, кого лучше родить первым, мальчика или девочку?
— Наверное, девочку. К мальчику Коля будет ревновать.
— Если будем вести себя правильно, не будет.
— Но ведь по-настоящему выбора у нас нет.
— Нет. Что будет, то и будет.
«Кто родится, тот и родится»… Тогда они смеялись. У них было будущее. Они не только не умерли, но еще родят детей, которые их переживут. Они станут родителями. Мальчик с глазами Андрея; девочка с походкой, как у Анны: стремительной, точно она вот-вот сорвется с места и пустится бежать. Но в чем-то они будут совсем другими, не похожими на них. Этим детям предстоит расти в лучшее время. У них не будет памяти о войне, а о голоде они будут знать только по рассказам.
Она позволила себе ослабить бдительность. Поверила, что после войны все станет по-другому. Люди сыты смертью по горло. Андрей тоже надеялся на лучшее. Потому что иначе перенесенные страдания окажутся просто страданиями, механическими и бессмысленными. В такое невозможно заставить себя поверить.
Люди говорили, что героизм Ленинграда должен быть увековечен. Ни один город не продержался так долго. Париж пал через сорок дней. Ленинград продержался девятьсот, но так и не сдался, сколько бы враг ни поливал его артиллерийским огнем. Ленинградцы умирали от голода тысячами, затем сотнями тысяч, но отступить все равно пришлось немцам.
То, что они совершили, теперь им самим кажется невозможным. Они не просто старались выжить, но продолжали при этом трудиться и сражаться.
