– Если бы мне давали десять центов за каждую такую просьбу, я был бы уже миллионером, – сказал доктор Галлахер. – Я с радостью с вами встречусь. Для профессионального разговора, конечно.
– Конечно. – Из меня будто выпустили весь воздух. – Вот только встретиться с вами мне нужно довольно срочно… Суд начинается через две недели.
– Тогда я заеду за вами в семь.
– Ой… Ну, это не обязательно. Я могу сама заехать к вам в больницу.
– Да, но я не люблю ужинать в больничной столовой на выходных.
– У вас сегодня выходной? – «Он позвонил мне в выходной?…» – Ну, тогда в другой раз…
– Вы же сами только что сказали, что дело не терпит отлагательства.
– Нуда…
– Значит, в семь.
– Отлично, – голосом заправского адвоката произнесла я. – Буду ждать с нетерпением.
– Мисс Блум…
– Да?
Я затаила дыхание, устрашившись параметров встречи, которые он сейчас перечислит. Мэгги, не раскатывай губу, это обыкновенная деловая встреча. Не забывай, что ты могла обратиться за консультацией к любому другому врачу – даже из тех, у которых глаза не похожи на безлунную ночь, а акцент не хватает за жабры, как рыболовный крючок. Не обманывай себя, это не свидание.
– Я не знаю вашего адреса.
У человека, придумавшего, будто черное стройнит, в шкафу, судя по всему, висели совсем другие вещи. Сперва я примерила свои любимые черные брюки, которые тут же перестали быть моими любимыми: застегивались они, только если я переставала дышать и не собиралась принимать сидячее положение до самого конца ужина. В черной водолазке, с которой я еще даже не успела снять ярлыки, у меня вырос двойной подбородок, а вязаный черный жакет, в каталоге казавшийся очень симпатичным, охотно продемонстрировал все складки жира у меня на груди. «Красный, – подумала я. – Я надену красный; я буду смелой, раскованной женщиной». Но в алом шелковом костюме я походила на смелую, раскованную женщину в одном нижнем белье. Я мучительно перебирала груды нарядов: палантины и кардиганы, жакеты и блейзеры, трапециевидные и плиссированные юбки и платья для коктейля, – все это летело на пол, а точнее, на голову бедному Оливеру, который бестолково скакал туда-сюда в тщетной надежде уберечься от одежной лавины. Перепробовав все имеющиеся в моем распоряжении брюки, я поняла, что в самом скором времени мою жопу должны признать спутником Сатурна. Тогда я пошла в ванную и стала перед зеркалом. «Я тебе вот что скажу, – обратилась я к самой себе. – Вовсе не обязательно выглядеть, как Дженнифер Энистон, чтобы обсуждать оптимальный способ казни».
Хотя, мне кажется, это бы не помешало.
Наконец я согласилась на свои любимые джинсы и светло-зеленую струящуюся тунику, которую купила за пять долларов в одном азиатском бутике, а потому носила с удовольствием (даже если смотрелась она диковато). В волосы, заколотые на затылке, я воткнула деревянную палочку, рассчитывая сойти за богемную гречанку, а не старомодную неряху.
Ровно в семь в дверь позвонили. На всякий случай еще раз взглянув в зеркало – непринужденный стиль, ничего лишнего, – я открыла и обнаружила на пороге доктора Галлахера в костюме и при галстуке.
– Я могу переодеться, – тут же выпалила я. – Я не знала, что мы пойдем в элегантное место… Не подумайте, будто я решила, что вы не можете пригласить меня в элегантное место… Или что вы вообще приглашаете меня куда-то… Я сама себя пригласила. А вы – себя. Мы просто поедем в одной машине.
– Вы отлично выглядите, – сказал он. – А я всегда так одеваюсь.
– На выходных?
– Ну, я же все-таки англичанин, объяснил он, но в тот же миг одним движением с ори ал галстук и повесил его на дверную ручку.
– Когда я училась в колледже, это означало… – я осеклась вспомнив, что это на самом деле означало: вход воспрещен, твоей соседке сегодня повезло. – …это означало, что ты занят… Учишься. Готовишься к контрольной.
– Да? Странно, – ответил доктор Галлахер. – А в Оксфорде это означало, что в комнате кто-то занимается сексом.
– Нам, пожалуй, пора, – затараторила я в надежде, что он не заметит, как я зарделась. И что я живу одна, с кроликом. И что с моими бедрами очень тяжело будет втиснуться на сиденье его спортивной машины.
Он галантно открыл мне дверцу и не заводил мотор, пока я не пристегнула ремень безопасности. Когда машина тронулась, он в смущении откашлялся.
– Пока мы не начали, я хотел бы внести ясность. Я христианин.
[26]
Я непонимающе на него уставилась. Может, он из тех фундаменталистов, которые не могут даже беседовать с иноверцами? А может, заподозрил, что я хочу сбежать с ним на край света и тайно обвенчаться, а потому счел нужным разъяснить обстановку? (Ну хорошо, обвенчаться с ним я и впрямь не возражала бы). Ну да ладно. В последнее время я питалась религией, ею дышала и с нею же спала. В вопросах религиозной терпимости я стала еще более щепетильной, чем прежде. И если религия для Галлахера настолько важна, что он начал беседу с нее, что ж – я лицом в грязь не ударю.
– Я атеистка, – сказала я. – Но вам, наверное, следует также знать, что мой отец – раввин. И если вас это не устраивает, я могу подыскать другого врача. И я была бы очень признательна, если бы вы держали шутки о еврейских врачах при себе.
Утомленная пылкой тирадой, я наконец выдохнула.
– Знаете, – сказал он, глядя на меня, – а давайте вы будете называть меня просто Крис?
По-моему, об этом не написано ни в одной книжке об этикете, но я сама догадалась, что о способах убийства лучше говорить, когда подадут основные блюда.
Ресторан находился в старом колониальном здании в Орфорде. Доски паркета перекатывались у меня под ногами, как морские волны; сбоку доносился кухонный гомон. Хозяйка зала сладким, с хрипотцой голосом приветствовала нас, обратившись к доктору по имени.
Кристиан.
В зале было всего шесть столиков, и ни на одном из них скатерть, тарелки и бокалы не сочетались. Свечки горели в винных бутылках. По стенам были развешаны зеркала всевозможных форм и размеров (так в моем представлении декорирован девятый круг ада), но я их, считай, не заметила. Я спокойно попивала разбавленное водой вино и притворялась, что не хочу портить аппетит свежеиспеченным хлебом с маслом или разговорами о казни Шэя Борна.
Кристиан улыбнулся мне.
– Я всегда подозревал, что судьба сведет меня с человеком, который теряет сердце, но никогда не думал, что в настолько буквальном смысле.
Официант принес тарелки. Меню распирало от кулинарных шедевров: вьетнамские буйабес, тортеллини с улитками, пельмени с чоризо. Слюнки текли от одних описаний: «Произведение ручной работы! Итальянская паста с петрушкой с сердцевинами свежих артишоков, жареным баклажаном, разнообразными сырами и сладким перцем, политая соусом из сушеных помидоров. Ломтики нежного куриного филе с тонко нарезанной копченой ветчиной и свежим шпинатом, сыром «Асиаго» и сладким луком, подается со свежей лапшой феттучини и разбавленным вином сорта «Марсала». Жареная утиная грудинка, подается с соусом из сушеных вишен и блинчиком из дикого риса».
