— На!
Мирек взял бутылку, тоже сделал глоток и вдруг посмотрел на Лару. Ей стало жарко: этот пристальный взгляд напомнил о том моменте, когда они тоже разделили одну бутылку пива на двоих и чем это все кончилось. Лара приняла колу обратно и коснулась губами горлышка бутылки, чувствуя себя так, будто целует Мирка. И судя по его стремительно темнеющему взгляду, он думал о том же. Смущения тем не менее не было, была лишь теплая волна, которая зарождалась где-то в пояснице и прокатывалась по всему телу, с каждым движением, с каждым взглядом заставляя все больше клеточек наливаться жаром.
Они хрустели сухариками, откусывали по очереди от шоколадки, передавали друг другу колу, и это казалось Ларе самым ярким эротическим переживанием из всего, что с ней происходило в жизни. Она это ощущала, это несомненно ощущал и Мирек, но оба знали, что ничего сейчас и в ближайшем будущем между ними не произойдет, и оттого этот скрытый флирт, это опосредованное касание друг друга было еще более ярким и волнующим.
Еда кончилась.
— У тебя шоколад тут, — Мирек потянулся к ней, как будто желая стереть пальцами с губ шоколадный след, но в последний момент остановился и неловко махнул рукой.
Лара медленно облизала губы, ощущая на себе его тяжелый взгляд.
— Всё? — тихо спросила она.
— Все, — хрипло ответил Мирек, и глаза у него горели.
— Пан Свобода! — вдруг крикнула медсестра.
Лара даже не сразу сообразила, что это она Мирека зовет. Зато он быстро сориентировался — подскочил и тут же, коротко кивнув Ларе, скрылся в кабинете.
* * *
Осмотр, рентген, наложение гипса… Примерно через час Мирек снова оказался в коридоре со свежезагипсованной рукой.
— Все-таки перелом? — с замиранием сердца спросила Лара. Он зло дернул плечом, как бы говоря: а сама не видишь.
— Долго носить гипс?
— Три недели.
«В принципе не так долго, — подумала Лара. — Может, просто трещина в кости, а не перелом».
Еще ужасно хотелось сказать: вот видишь! А ты ехать в больницу не хотел! Но Лара мудро промолчала.
— Домой?
— Да. Только в аптеку зайдем, мне рецепт на обезболивающее дали.
Шли молча. У Мирка ныла и чесалась рука под гипсом, и к тому же настроение было отвратительное, потому что с переломом придется временно прекратить кататься. А это дико бесило.
Лара устала и очень хотела есть: сухарики и шоколадка только на время обманули желудок, а дома никакой еды не было. Если не считать теста на блины, нопечь их уже не было ни сил, ни желания.
— Пиццу купим, — коротко бросил Мирек, как будто услышав её мысли. И Лара кивнула в ответ.
Они спустились в метро, доехали до станции Dejvická, взяли в какой-то забегаловке большую мясную пиццу (Лара настояла на том, чтобы заплатить за себя половину) и пошли на остановку ждать автобус. Он должен был прийти через семь минут.
Общественный транспорт в Праге был Лариной безоговорочной любовью! Четкое, до минуты соблюдавшееся расписание, маршруты, продуманные так, что можно добраться в любую часть города, а главное — возможность уехать на автобусе или трамвае даже ночью, потому что существовали специальные ночные рейсы! Все это приводило в полный восторг, особенно после долгих стояний на остановке в родном городе. Чисто теоретически там расписание, конечно, существовало, но вот соблюдал ли его тот конкретный автобус, которого ты ждешь, всегда было большой загадкой.
Ровно через пять минут подъехал их 107. Мирек неловко забрался в автобус, видно было, что еще не привык к гипсу на руке. Лара было дернулась ему помочь, но получила в ответ такой красноречивый взгляд, что даже и пытаться не стала. Хочет сам — пусть сам.
— Ty vole, tři týdny, — прошипел Мирек себе под нос, усаживаясь на сиденье. — Tři zkurvené týdny!
[24]
— Блин, а как ты хотел? — обозлилась Лара. — Занимаешься таким опасным видом спорта и думаешь, что с тобой ничего не случится? Это еще хорошо, что ты головой не приложился. И почему, кстати, ты не надеваешь защиту во время этих своих трюков? Думаешь, что бессмертный?
— Тебя не спросил, — процедил Мирек, на удивление быстро осваивающий русский язык. На занятиях бы так старался!
Лара поджала губы и пересела на другое сиденье. Еще не хватало! Бегаешь с ним, по больницам ездишь, в коридоре ждешь часами, а он огрызается, видите ли. Ну и хрен с тобой, золотая рыбка!
Так и доехали до общежития — сидя на разных концах автобуса. Молча вышли.
Дошли, держась чуть поодаль, до комнаты. Лара поставила чайник, открыла коробку с пиццей. Мирек достал себе пиво из холодильника и пытался, стиснув зубы, как-то открыть его одной рукой.
— Обезболивающее и алкоголь нельзя сочетать! — проснулась в Ларе дочь врача, хоть она и планировала с Миреком больше не разговаривать.
— Это неалкогольное, — зло ответил он, продолжая сражаться с крышкой.
Лара подошла и придержала бутылку, чтобы ему было удобнее открыть.
— Спасибо, — бросил он и снова выругался, теперь уже на русском. — Блядовы гипс.
Лара фыркнула.
— Не то чтобы я планировала учить тебя материться, но если уж ругаешься, делай это правильно. Слова «блядовы» нет, есть «блядский».
— Блядский гипс, — старательно повторил Мирек.
— Вот теперь правильно!
И они вдруг улыбнулись друг другу.
— Защита мешает двигаться, — вдруг сказал Мирек. — Когда умеешь, уже не надеваешь её. И на видео это не выглядит хорошо. Когда учу новый прыжок, иногда надеваю. Тут просто не повезло.
— Поняла, — тихо ответила Лара. Ей стало стыдно, что она отчитывала его, как мальчишку. В конце концов Мирек действительно разбирается в скейтбординге, и, если он не надевает шлем и наколенники, значит, на то есть какая-то причина.
Они быстро расправились с пиццей, Лара помыла посуду, а тесто для блинов убрала в холодильник — оно вроде выглядело еще нормальным.
Надо было умываться и спать.
— Кто первый в душ? — спросила Лара. Она так вымоталась, что даже не ощущала привычной неловкости.
— Ты иди, — буркнул Мирек. — Я не понимаю, как мне мыться.
— Очень просто. Наденем тебе пакет пластиковый на руку, примотаем скотчем и всё. Сделать?
— Давай. Спасибо.
Лара с деловым видом притащила пакет, скотч и ножницы, но когда стала сооружать водонепроницаемую повязку, вдруг вернулось то ощущение, которое было в больнице во время их совместного перекуса. Мирек был слишком близко, и сохранять спокойствие не получалось: мешала его кожа под пальцами, его ровное сильное дыхание, его приятный терпкий запах, который на таком расстоянии чувствовался особенно остро.
