— Какая тебе разница, — огрызнулась Лара. Мирек пожал плечами, поднял с пола свою уже практически сухую куртку и взял рюкзак, который выглядел так, будто в него на скорую руку напихали кучу всяких вещей.
— И куда ты пойдешь? — Лара вдруг поняла, что он не шутил, когда сказал, что уйдет.
— Какая тебе разница, — хмыкнул Мирек, достал из шкафчика еще одни кроссовки и стал обуваться.
— А джинсы твои? А мокрые кроссовки? — попыталась воззвать к его совести Лара.
— Выкинь. Или брось мне в комнату. Вернусь — постираю. Пока, — Мирек бросил на нее мрачный взгляд и открыл входную дверь.
Гаденыш!
— Пока, — процедила она, а Мирек вдруг обернулся и, сверкнув глазами, прижал её к себе.
— Лаааара, — протянул он, погладил её легким ласковым движением по щеке и нежно, как будто обреченно, поцеловал. А потом, как и обещал, ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Твою же мать, — Лара бессильно опустилась на пол, обняв руками колени. Что ей делать? Что им делать? Ну ведь они все равно уже целовались и трогали друг друга. Может, то, что они переспят, глобально ситуацию не ухудшит? Это же и так дно.
Ладно, об этом она подумает позже. Целых две недели есть. Может, ей за это время кирпич на голову упадет, и все проблемы решатся сами собой. Нет головы — нет проблемы.
Она собрала в коридоре вещи, чтобы отнести их в прачечную, несколько раз зацепилась взглядом за грязные джинсы Мирека в углу, потом чертыхнулась и забрала их тоже. Постирает вместе со своими вещами, ничего страшного: не оставлять же их на две недели в таком виде. Его грязные кроссовки она стирать, разумеется, не будет. Но вот бумагой их набить можно, чтобы высохли и форму не потеряли. А то легко говорить «выкинь», когда все покупается на деньги родителей! А вот когда сам должен это делать, совсем иначе смотришь на ценность вещей.
Лара со вздохом посмотрела на ботильоны и пальто. Если бы эти вещи могли ей дальше нормально служить, она бы их оставила. Но они объективно не подходили для жизни в Праге. По крайней мере в качестве единственной теплой обуви и верхней одежды. Вот у Мирека реально классная куртка! Легкая, теплая, непродуваемая и непромокаемая — в такой было бы одно удовольствие гулять! Ни дождь ей не страшен, ни ветер!
Лара вернулась из прачечной и на всякий случай поискала в интернете такую же куртку.
Сколько-сколько она стоит?! Лара обалдело смотрела на цены этой фирмы, которые начинались от четырех тысяч крон и стремились к дурной бесконечности.
Куртка, как у Мирека, стоила, к примеру, семь тысяч крон. Половина её зарплаты.
Ничего себе! Наверное, у него обеспеченные родители. Что ж, еще одно различие между ними. Такую одежду она себе точно не может позволить. А учитывая, что надо еще купить ботинки, лучше всего её бюджету подошла бы бесплатная куртка. Жаль, в торговых центрах такие не продают.
Лара вздохнула, устроилась поудобнее на кровати с ноутбуком и отправилась в увлекательное путешествие по просторам форумов и сайтов с отзывами, чтобы понять, как получить максимальное качество за те минимальные деньги, что у нее имелись.
Мирек не вернулся ни через день, ни через два. Лара рассеянно грела руки о чашку с чаем и наблюдала за тем, как в окне медленно и неторопливо светало. В Праге стало холодно, и в город пришли осенние туманы. По утрам ничего не было видно, кроме белесой дымки, в которой смутно угадывались очертания зданий и людей. Потом, часам к десяти, туман обычно рассеивался, и ненадолго выглядывало солнце. Иногда. Но похоже, что сегодня будет пасмурно.
Лара автоматически открыла холодильник, помедитировала на полупустые полки и закрыла его. Надо привыкать к тому, что ничего «вкусненького» в доме больше нет.
Зато есть красивая теплая куртка, классные удобные ботинки, а еще новые носки, трусы и три тысячи крон в сухом остатке, на которые надо как-то жить еще целый месяц. Обеды в столовой отменяются, шоколадки и йогурты, на которые раньше денег со скрипом, но хватало, тоже отменяются. По утрам будет каша или яйца, на обед макароны, на ужин, наверное, тоже макароны. Раз в два-три дня можно покупать курицу. Хорошим и дешевым вариантом было бы варить супы, но Лара их не очень любила, а давиться через силу целой кастрюлей супа — так себе идея.
Дома теперь было скучно и пусто. Холодильник не радовал, в соседней комнате было непривычно тихо, и в голову сразу лезли мысли о том, где сейчас Мирек, куда и к кому он ушел и что же делать, когда вернется.
Чтобы не думать о еде (особенно о вкусной еде!) и о своем соседе, Лара все свободное время гуляла. В удобных теплых ботинках и нормальной куртке это было действительно удовольствием. Она обошла практически все пражские парки, всласть пошуршала листьями и даже несколько раз плюхнулась с разбегу в кучу листвы, совершенно не задумываясь о том, как это выглядит со стороны. Основательно изучив исторический центр, она стала больше гулять в нетуристических жилых районах, где не было красивых церквей и старинных зданий, зато были школы, супермаркеты, жилые дома и офисные здания. И это помогало узнать Прагу совсем с другой стороны — не золотой и блестящей, а серой и будничной, где вместо туристов были спешащие по своим делам люди, умиротворенные мамы с детьми и патлатые подростки на самокатах и скейтах. Правда, при виде скейта Лара всегда вздрагивала, потому что перед глазами моментально рисовался один наглый скейтер с прищуренными зелеными глазами и ленивой усмешкой на красивых губах.
Кроме так некстати возникающих мыслей о Миреке, прогулки омрачали натыканные повсюду кафешки, из которых так соблазнительно пахло кофе и свежей выпечкой. И иногда Лара не сдерживалась и вместо обеда (и ужина) покупала себе вкуснейший капучино с нежной молочной пенкой. Или огромную булочку с заварным кремом. Или ароматный глинтвейн, от которого волшебно пахло апельсином, пряностями и Новым годом.
Это были маленькие радости, крохотный праздник, за который приходилось расплачиваться макаронами на ужин без всего или кашей на воде. Но чаще Лара просто не ела ничего, если лимит на еду в этот день был уже исчерпан. И, кстати, это оказалось вовсе не так страшно, как она вначале думала. Привыкла. Человек ко всему привыкает.
Она даже почти привыкла к тому, что в соседней комнате пусто, поэтому когда через полторы недели пришла с прогулки и увидела в коридоре знакомые кроссовки и куртку, сердце испуганно подскочило и бешено забилось где-то в горле.
Дверь комнаты открылась, Мирек стоял и молча смотрел на Лару. Повязки на руке не было, только более бледная кожа там, где был гипс, указывала на недавнюю травму.
— Уже срослась? — неловко спросила Лара.
— Да, — мотнул головой Мирек. И ей ужасно — до зуда в кончиках пальцах — захотелось провести ладонями по его руке, потрогать, какая на ощупь кожа после гипса, вспомнить линии татуировок. А потом взъерошить и без того встрепанные черные волосы и нежно-нежно коснуться четко очерченных губ.
Видимо, что-то такое мелькнуло в её взгляде, потому что Мирек вдруг шагнул вперед и хрипло спросил:
