— Тогда 100 крон за один созвон.
— Это очень мало, давайте хотя бы 150.
— Катя, я ведь не специалист, — попыталась объяснить ей Лара. — У меня нет подобного опыта, я не могу дать стопроцентной гарантии, что у нас все получится. И деньги за этот эксперимент мне брать неловко.
— Лара, — покачала головой она, — вы не правы. Одну только программу, которую вы составили на нескольких листах, можно продать очень дорого. Не говоря уже об индивидуальных занятиях. Мне кажется, вы себя недооцениваете.
— Возможно, — призналась Лара, смущенно глядя в пол.
— А еще мне кажется, — мягко улыбнулась ей Катя, — что нам с Игорем очень повезло вас встретить. Это просто судьба!
* * *
Через четыре часа воодушевленная Лара шагала обратно, в кошельке на этот раз лежала тысяча крон: Катя настояла на том, чтобы добавить еще двести за консультацию. Она была одновременно и вымотана длительным занятием, в которое вложила немало сил, и невероятно счастлива от того, что у Игоря наметился небольшой прогресс. Это стоило отметить! И Лара, вместо того чтобы ехать в сторону общежития, решительно села на трамвай, который шел в центр.
Ах как она любила пражские трамваи! Особенно старые: с широкой красной полосой и добрыми глазами-фарами. Однажды, в особенно хмурое ноябрьское воскресенье, Лара два часа каталась на таком трамвае, пережидая дождь: сидела у окна и завороженно смотрела на темный мрачный город, проплывающий за мокрыми окнами.
Сегодня ей достался новенький трамвайчик, серебристо-красный, с обтекаемыми линиями корпуса и заносчивым выражением на длинной морде, но Лара и ему была рада. Устроилась у окошка и стала смотреть на Прагу, принарядившуюся к Рождеству.
Все уже было украшено, на каждой площади стояли ярмарочные лотки, а возле каждого торгового центра продавали хорошенькие пушистые елочки. И люди сразу преобразились: в радостном предвкушении выбирали рождественские венки и елочные игрушки, гуляли по нарядным улицам и со смехом фотографировались. Если бы Рождества не было, его бы стоило придумать, чтобы пережить это холодное и темное время года.
Следующая остановка была её, и Лара уже подошла к двери, как вдруг краем глаза зацепила знакомую фигуру. Парень смотрел в окно, сунув руки в карманы, и выглядел непривычно подавленным.
— Антон! — окликнула его Лара. Он обернулся, недоуменно закрутил головой и наконец заметил её.
— Лариса Дмитриевна! Приятный сюрприз. Вы куда едете?
— Да на самом деле никуда, — беспечно ответила Лара. — Просто гулять. Сначала по центру, а потом, как пойдет. А ты?
— Тоже никуда, — Тонда пожал плечами, взгляд карих глаз выглядел странно потухшим.
— Хочешь, пошли со мной, — поддавшись внезапному порыву, предложила Лара.
Он на секунду задумался, а потом вдруг решительно тряхнул челкой:
— А давайте! Только скорее, а то дальше уедем!
И они выскочили из трамвая, едва не прихлопнувшего их дверью.
На Вацлавской площади было шумно и радостно. Ярмарка окутывала облаком вкуснейших запахов: от одного лотка одуряюще пахло корицей, там пекли трдельники — полоски из дрожжевого теста, свернутые в виде трубочки. Мимо другого лотка невозможно было пройти, не сглотнув с шумом слюну, потому что там шипели и плевались жиром жарящиеся колбаски. Возле третьего витал терпкий, сладковатый запах вина, апельсинов и пряностей — там продавали глинтвейн, или сваржак, если по-чешски.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть, — сообщила Лара и пристроилась в длинный хвост очереди, ожидающей колбасок. Тонда последовал за ней, с усмешкой заметив:
— В детстве мы всегда ходили на рождественские рынки с родителями, и мама ругалась, если я начинал выпрашивать еду. Она считала, что есть надо дома, а тут сплошная антисанитария.
— Знакомо! Моя мама — врач, и она даже от общепита не в восторге, что уж говорить про уличную еду, — рассмеялась Лара.
— Обще… что? — озадаченно нахмурился Тонда.
— Общепит — питание в общественных местах, — пояснила она. У нее периодически вылетало из головы, что Антон вообще-то не живет в России и может чего-то не знать. — Слушай, а почему ты так хорошо говоришь на русском? С тобой как-то специально занимались или хватило общения с мамой?
Тонда принялся рассказывать о русской школе по субботам, которая его ужасно бесила, о ежегодных каникулах у бабушки в Екатеринбурге, о том, как мама старательно искала ему русскоговорящих друзей…
— Тебе надо сказать огромное спасибо маме, — заметила Лара. — Она многое сделала, чтобы ты хорошо говорил на русском.
— Знаю, — взгляд карих глаз потеплел, — и, поверьте, это было непросто. В пятнадцать лет, к примеру, я устроил бунт против русского языка и месяц разговаривал с мамой только на чешском.
— Кошмар! — ужаснулась Лара.
— Ага, идиотом был, — кивнул Тонда.
— А когда поумнел?
— Когда стал общаться с одной девушкой из России, — неохотно ответил он. Видно было, что это не та тема, которую ему хочется развивать. — О, наша очередь подходит!
Когда они подкрепились колбасками, запив их светлым пивом, уже начинало темнеть. Везде зажглись огни, самое время было идти к Староместской площади и любоваться на главную чешскую елку.
Антон продолжил составлять Ларе компанию, и они, лавируя в толпе туристов, болтающих на разных языках, пошли по улочкам старого города.
— А мне вот интересно, — пробурчала Лара, поднимая воротник куртки, — почему чехи не носят шапок?
— Носят, — убежденно ответил Тонда, хотя его покрасневшие от ветра уши говорили об обратном.
— У меня сложилось впечатление, что шапки тут носят только дети, русские и бомжи, — фыркнула Лара. Сама она шапку, разумеется, надела, потому что погода была довольно промозглой.
Тонда заговорщицки ухмыльнулся.
— Давайте проверим! Вон та, высокая женщина в шапке…
Давясь от еле сдерживаемого смеха, они быстрым шагом приблизились к объекту наблюдения, а когда дама на чистейшем русском стала отчитывать своего спутника, расхохотались так громко, что на них стали оглядываться люди.
Ларе было с Антоном потрясающе легко, она будто сто лет его знала. Странно, он же одного возраста с Миреком и тоже очень симпатичный, но при виде Тонды никаких тайных темных желаний внутри не просыпалось. Максимум — шутливо взъерошить волосы и беззлобно поддразнить. Как младшего братишку.
— Антон, давай уже на «ты», — наконец предложила она, понимая, что с субординацией у нее в чешском вузе складывается очень печально. С одним своим студентом Лариса Дмитриевна доблестно переспала, с другим, похоже, начинает дружить. А да ладно! Сгорел сарай — гори и хата, что уж теперь.
— На «ты», — с сомнением протянул Антон, — ну давайте… тьфу, то есть, давай попробуем.
