Тот понял её нерешительность по-своему.
— Если не хочешь, — прохрипел он, — не делай. Не надо.
Лара подняла глаза: Мирек тяжело, возбужденно дышал, сглатывал и не отрывал от нее жадного взгляда. Его пальцы неосознанно вплелись в её волосы, желая привлечь ближе, а в потемневших глазах читалось такое дикое желание, что было непонятно, на каких морально-волевых он еще держится. И ведь не только не принуждает, но еще и дает ей возможность отступления. Лара была уверена: скажи она «нет», и Мирек не будет настаивать. Но именно от этого хотелось пойти дальше и доставить ему удовольствие так, как он хочет. А в том, что хочет, не приходилось сомневаться.
— Я боюсь, — шепнула она. — Я не умею и ни разу так не делала. Ты поможешь?
Мирек судорожно кивнул, как будто совсем утратив способность говорить, и толкнулся в приоткрытые Ларины губы. Она почувствовала во рту головку члена: ощущение было странным. Но слава богу неприятным не было — Лара ужасно боялась, что ей будет противно, но теперь недоумевала, почему она так могла думать.
Ведь это Мирек, который весь — с ног до головы — вызывал у нее абсолютный восторг.
Она слегка сжала губы, одновременно с этим глубже заглатывая член, и Мирек тут же низко, беспомощно застонал. Лара, осмелев, начала двигать головой вперед-назад, неумело лаская его языком и губами.
Вдруг Мирек сам толкнулся в неё глубоко, до самого горла, и она, подавившись, закашлялась, слюна потекла изо рта.
— Promiň, zlato, — виновато прошептал он, — už tak nebudu dělat. Proste ho olizuj, jako zmrzlinu
[40].
Лара послушно кивнула и стала аккуратно облизывать член, наслаждаясь прикосновением языка к нежной гладкой коже. Постепенно она увлеклась: стала ласкать его руками, прижимать языком, а потом засасывать чувствительную головку и с пошлым звуком выпускать её изо рта.
Вдруг Мирек громко выругался и резко отстранился.
— Что-то не так? — испугалась Лара.
— Так, — почти прорычал он, хватая ее за плечи и рывком поднимая с колен, — очень так… но я сейчас уже… а хочу в тебя… пошли…
Он говорил очень бессвязно, но Лара поняла. По её телу прокатилась жаркая волна, опалившая чувствительные соски и собравшаяся тугим горячим клубком между ног, там, где ныл и пульсировал вход, ставший влажным и очень, очень скользким. Как хочется! Как до боли хочется!
Лара не помнила, как они вновь оказались на кровати, не понимала, откуда Мирек вытащил презерватив, который тут же раскатал по стволу, не отрывая от нее темного голодного взгляда, но тот миг, когда он нежно, плавно, но уверенно стал в нее входить, она не забудет никогда. Сперва зажавшееся в ожидании боли тело почти тут же расслабилось, потому что Мирек одновременно с этим целовал её шею и сжимал пальцами соски, слегка потягивая их на себя. В этой путанице сладких ощущений, импульсы которых шли как будто отовсюду, Лара даже не поняла, как член вошел в нее до конца. Она его вместила!
— Bolí to?
[41]
— Нет, — выдохнула Лара, и тогда Мирек стал двигаться. Боооже! Она потрясенно ахнула и застонала, выгибаясь ему навстречу. Это вот так должно быть? Так сладко, так остро, так хорошо, что это как будто нельзя долго терпеть. Но он продолжает двигаться и поднимает тебя на новый виток удовольствия. Еще. И еще.
— Миииир… дааа… не могууу… ааа…
— Лаарко… златичко… ласко мойе…
Лара выгибалась, принимая каждый толчок с громким сладким стоном.
Удовольствие скручивало изнутри, пульсировало, требуя освобождения. Но не получалось.
И тут Мирек подхватил одну её ногу, закинул к себе на плечо и толкнулся: резко, сильно, мощно. Лара распахнула глаза и неожиданно для себя начала кричать, выгибаясь и сильно сжимая пульсирующими мышцами Мирека. Оргазм в этот раз не был точечной вспышкой удовольствия, это было какое-то дикое торнадо, выдернувшее её из реальности и отправившее прямиком в космос. Со всеми космическими атрибутами — полной невесомостью и звездами перед глазами. А где-то совсем рядом — в соседней галактике — тоже произошла вспышка сверхновой, и обессиленный Мирек упал на Лару, прижавшись мокрым лбом к ее лбу.
— Мир, — тихо позвала она через какое-то время.
— Ммм?
— Я передумала. Я люблю секс.
Он расхохотался и неожиданно нежно поцеловал её, приласкав языком припухшие губы.
— С тобой, — добавила Лара, и несколько секунд они молчали, глядя друг другу в глаза. А потом оба смущенно отвели взгляд, как будто прочли там чуть больше, чем сейчас готовы были знать.
Мирек скатился с нее, и она поежилась — без горячей тяжести его тела было неуютно.
— Есть хочу, — заявил тем временем ее любовник, без всякого стеснения стягивая презерватив и завязывая его узлом.
— И я, — оживилась Лара, поднимаясь на кровати. — Хочу гуляш. И салат. И еще те шоколадные печеньки.
Мирек натянул на голое тело джинсы, которые нашел на полу, а свою футболку кинул Ларе.
— Одевайся и идем на кухню, — весело скомандовал он.
Перед тем, как надеть футболку, Лара украдкой ее понюхала. Пахло обалденно: совсем немного порошком, еще чуть-чуть дезодорантом и много самим Миреком.
Такой вкусный и соблазнительный запах, что хотелось вдыхать его и вдыхать, пока не заполнятся легкие.
Лара искоса глянула на Мирека и поняла, что ее манипуляции с футболкой не прошли незамеченными, но он на это только довольно оскалился, как сытый тигр, подхватил ее на руки и потащил на кухню.
Когда они наелись, то устроились снова на кровати, лениво поглаживая друг друга.
— Мирек, — вспомнила вдруг Лара, — а ты меня так называл… «Бэрушка», кажется.
Что это значит?
— Такое насекомое, — подумав, ответил он.
— Насекомое?! — было видно, что такой ответ ей в голову точно не приходил. — Какое еще нафиг насекомое?
Мирек, с опаской кинув взгляд на взъярившуюся Лару, быстро потянулся за телефоном, нашел картинку и показал ей. Божья коровка. Чертова божья коровка. Уф, ну хоть не сколопендра какая-нибудь и не мокрица.
— Мирек, ну почему божья коровка? — продолжала недоумевать Лара.
— Так на чешском называют ласково девочек, — пожав плечами, объяснил он, — и парень может так своей девушке сказать. А по-русски как ласково называют?
— Ну… зайка, например.
Мирек фыркнул от смеха, видимо, такой вариант ему показался отнюдь не романтичным.
— Еще котик, солнышко, но меня это раздражает, если честно. Слишком сладко.
