Мне придется с этим смириться.
И я смирюсь.
Потому что наше соглашение остается в силе. Я не разорву его только из-за своих чувств или из-за того, что мои чувства задеты. Мой брат гораздо важнее.
Я подняла голову и устремила затуманенный взор на древнюю каменную стену. Народ Солиса, да и те, кто называет своим домом Атлантию, гораздо важнее того, что я чувствую. Брат Кастила гораздо важнее, как и все имена, начертанные на стенах в подземных залах.
Мы с Кастилом можем менять мир. Мы можем положить конец Вознесениям и тому, что они означают.
Я поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась в маленькую ванную, радуясь, что Кастил не вернулся, когда я пребывала в разобранном состоянии и переживала внезапное осознание. Я смыла с лица слезы, а потом разделась и облачилась в ночную рубашку, которую едва ли можно назвать одеждой. Прохладная ткань скользнула по груди и бедрам и едва прикрыла зад. Завтра я подумаю над тем, действительно ли женщины спят в таких… лоскутах шелка, но сегодня я слишком устала, чтобы об этом беспокоиться. Я заперла дверь и положила под подушку свой кинжал. Потом натянула одеяло, стараясь не думать о том, что оно пахнет Кастилом. Закрыла глаза и, утомленная всеми событиями дня, немедленно погрузилась в полное забытье.
Проснулась я от того, что кровать неожиданно прогнулась под чьим-то весом. Перекатившись на бок, вытащила из-под подушки кинжал.
Мое запястье перехватила рука, и в темноте раздался шепот:
– Ты собираешься пырнуть меня в сердце? Опять?
Глава 33
До меня донесся аромат насыщенных специй и хвои.
Кастил.
Подскочившее сердце не успокоилось.
– Почему бы тебе не отпустить мою руку и не узнать самому?
– Это похоже на «да», если я хоть что-нибудь понимаю, – ответил он.
Мои глаза привыкли к темноте. Свет лампы за пологом оставлял Кастила в тени, но он находился достаточно близко, чтобы я видела выгнутую бровь и насмешливый изгиб губ.
Обручен с другой.
Горячая волна гнева смела всю оставшуюся сонливость.
– Отпусти.
– Не знаю, сто́ит ли. – Он лениво чертил большим пальцем круги на внутренней стороне моего запястья. – Кто-то очень рассердится, если ты ударишь меня и я залью кровью постель.
– Ты всегда можешь сам за собой прибрать.
– Получить удар кинжалом, а потом смывать собственную кровь? Есть в этой идее что-то в корне неправильное.
Я дернула руку, но она оставалась пришпиленной к кровати.
– Есть что-то в корне неправильное в том, что ты находишься здесь! Как ты вообще вошел? Я заперла дверь.
– Правда?
– Я… – Я вздохнула. – Ключ. У тебя есть ключ.
– Возможно. – Он наклонил голову. – Ты плакала?
– Что? Нет, – солгала я.
– А почему у тебя глаза опухшие?
– Наверное, потому что я устала. Я спала, а ты меня разбудил.
– Я хотел вернуться раньше… Похоже, я всегда хочу вернуться раньше. – Кажется, он принял мой ответ. – Особенно когда на тебе что-то такое интересное.
Во сне одеяло сползло до пояса, открыв низкий вырез ночной рубашки. По моей шее и груди растекся жар.
– Это была единственная вещь, которую можно было надеть, не считая халата.
– Мне нравится.
Он подвинулся, очевидно, усаживаясь поудобнее, и потрогал бретельку свободной рукой.
– Какие смешные тоненькие бретельки. Они мне нравятся.
Я оттолкнула его руку.
– Отпусти. Я не собираюсь бить тебя кинжалом.
– Как ни странно, я разочарован.
– И это кажется мне очень тревожным знаком.
Кастил заливисто рассмеялся и отпустил мою руку. Я начала двигаться, но он был гораздо быстрее и переместился так, что я оказалась под ним. Тепло его тела прижалось к моей груди, а одна из длинных ног очутилась между моими, всколыхнув все мои чувства. По мне прокатилась волна жара, и я каждым уголком тела ощутила, насколько он близко.
– Что ты делаешь? – возмутилась я.
– Пытаюсь удостовериться, что тебе удобно.
– Лежа на мне?
– Нет. – Я разглядела в темноте усмешку. – Мне просто нравится лежать на тебе.
– А мне нет, – заявила я.
Мое сердце колотилось.
Его грудь потерлась о мою, вызвав во мне бархатный трепет.
– Ложь.
– Нет. – Я поднесла кинжал к его шее. – Правда.
– Помнишь, что было в прошлый раз, когда ты держала кинжал у моего горла? – Кончики его пальцев коснулись моей щеки и опустились ниже, к челюсти. – Я помню.
За его пальцами тянулся след удовольствия.
– То была временная потеря рассудка.
– Мой любимый вид. – Кастил провел пальцами по моему горлу и по ключицам. – Мне правда нравятся эти бретельки.
– А мне правда все равно.
Его пальцы скользнули под бретельку, а рука обхватила мое плечо.
– Ты так мило лжешь.
Я проигнорировала его слова.
– Кастил…
– Но еще милее произносишь мое имя.
Я застонала от досады.
– Ты…
– Изумительный? Обворожительный? Великолепный?
– Крайне раздражающий.
– Но ты до сих пор не пустила в ход кинжал у моей шеи.
– Я стараюсь думать о людях, которым придется прибирать.
– Ты такая заботливая. – Он поиграл бретелькой. – Я говорил тебе, что ты красивая?
– Что? – Я встрепенулась от смены темы.
– Наверное, говорил, но не помню, – продолжал он, осторожно дергая бретельку. – Значит, подумал, что такое нельзя говорить слишком часто. Поппи, ты прекрасна.
Мое глупое, глупое сердце замерло.
– Ты за этим решил разбудить меня среди ночи?
– Ты прекрасна.
Кастил наклонил голову, и я ахнула, ощутив его губы на длинном шраме на щеке. Он поцеловал сначала его, а потом короткий над глазом.
– Обе половины. И ты никогда не должна сомневаться, почему кто-то находит тебя абсолютно, безоговорочно и отвлекающе прекрасной.
Сердце опять замерло, но я это проигнорировала.
– Столько определений.
– Я могу найти еще.
– Нет необходимости, – заверила я. – А теперь, раз уж ты сказал мне это, можешь с меня слезть.
Он улыбнулся мне в щеку.
