Не знаю, что целитель прочитал в моем лице и глазах, но он сник и отшатнулся назад, прижимая руку к груди. Мне было все равно, я повернулась к ребенку и резко вдохнула.
Невозможно, чтобы было слишком поздно для ребенка, потому что это несправедливо, и мне плевать, как бывает несправедлива жизнь. Девочка слишком мала – для того, чтобы ее жизнь оборвалась лишь потому, что она выскочила на дорогу.
Подавив нарастающую панику, я приказала себе сосредоточиться. Думать о принципе действия. Когда я исцеляла Беккета, я не очень над этим задумывалась. Это просто произошло. Может, сейчас все было иначе. Она ранена гораздо серьезнее. Мне нужно больше стараться.
Я должна больше стараться.
По моей коже продолжала пробегать вибрация, а в груди гудело, словно внутри меня летала сотня птиц. От моих рук полилось слабое серебристое свечение, и вокруг раздались удивленные вздохи.
– Боги богов, – ахнул кто-то. Послышались топот ног по гравию и сырой земле.
Закрыв глаза, поискала воспоминания – хорошие воспоминания. У меня ушло на это гораздо меньше времени, чем раньше. Я сразу вспомнила, как стояла на коленях рядом с Кастилом, а он надевал кольцо мне на палец. Мое существо было окутано вкусом шоколада и ягод, и я чувствовала это сейчас. Уголки моих губ поднялись вверх, и я вцепилась в это ощущение, взяла пульсирующую радость и счастье и представила их как яркий свет, направленный от моих рук к девочке, окутывающий ее, как одеяло. Все это время я твердила себе, что еще не поздно, что она будет жить. «Еще не поздно. Она будет жить. Еще не поздно. Она будет жить»…
Девочка дернулась. Или это вздрогнула мать – я не поняла. Я открыла глаза, и у меня екнуло сердце. Над ребенком разливался серебристый свет, окутывая ее тело тонкой мерцающей паутиной. Я видела под ней лишь отдельные участки кожи – розовой кожи.
– Мама, – раздался из-под света тихий, слабый голосок. Затем он окреп. – Мама!
Ахнув, я убрала руки. Серебристое свечение мигнуло, как тысячи звезд, и погасло. Румяная девочка открыла глаза и потянулась к матери.
Пораженная, я откинулась назад и перевела взгляд на Кастила. Он уставился на меня, в золотистых глазах плескалось удивление.
– Я… – Он сглотнул. – Ты… богиня.
– Нет. – Я сложила руки на коленях. – Я не богиня.
По его щеке скользнул солнечный луч. Кастил подался вперед, перенеся свой вес на руку, которой уперся в землю. Потеревшись носом о мой нос, он обхватил мое лицо.
– Для меня ты богиня. – Он нежно поцеловал меня, отчего разлетелись все остатки моего здравомыслия. – И для них тоже.
Глава 23
Для них?
Я отодвинулась, глядя в глаза Кастилу. Он кивнул, и я поднялась на нетвердых ногах, оглядывая притихший сад. Я окинула взглядом изящные музыкальные подвески из хрусталя, покачивающиеся на тонких ветках; желтые и белые эхинацеи с меня ростом. Приоткрыла губы и тихо вдохнула. В саду собралось с десяток человек, не считая вольвенов. Все они опустились на одно колено и склонили головы. Я повернулась туда, где стоял Киеран.
У меня перехватило дыхание. Он тоже опустился на колено. Я таращилась на его согнутую спину, а затем подняла взгляд на целителя, который не верил, что я могу помочь, и злился, что я даю родителям напрасную надежду. Он тоже склонился, прижав одну руку к груди, а другой опираясь на землю. Люди за кованой оградой тоже больше не стояли на ногах. Они опустились на колени, приложив одну ладонь к груди, а другую – к земле.
Я повернулась к Кастилу. Он поймал мой взгляд и удерживал, перемещаясь на одно колено. Правую руку он приложил к сердцу, а левую опустил на землю.
Этот жест… Я его узнала. Примерно так меня приветствовали вольвены, когда я прибыла в Бухту Сэйона. Но я поняла, что видела такое и раньше. Так делали жрецы и жрицы в Солисе, когда входили в храмы, тем самым признавая, что находятся в присутствии богов.
«Ты богиня».
У меня бешено заколотилось сердце. Я уставилась на Кастила. Я не…
Я даже не могла заставить себя закончить эту мысль, потому что не знала, кто я. И никто не знал. Я перевела взгляд на девочку, которую по-прежнему крепко обнимала мать, а теперь и отец. Я… больше не могла исключать такую возможность, какой бы невероятной она ни казалась.
– Мама.
Голос девочки привлек мое внимание. Она обхватила шею матери, а отец обнял обеих, поцеловав в макушку сначала дочь, а затем мать.
– Мне снился сон, – сказала девочка.
– Сон? – Глаза матери были крепко зажмурены, но слезы текли по щекам.
– Там была леди, мама. – Девочка приникла к ней теснее. – Она…
Ее слова прозвучали приглушенно, но следующие она произнесла отчетливо:
– Она сказала, что… сила всегда со мной…
«Сила всегда с тобой»…
Странно знакомые слова. Мне казалось, что я их уже слышала, но никак не могла вспомнить, кто их говорил.
Кастил поднялся, и я словно в тумане следила, как он с текучей грацией идет ко мне. Если бы мне сказали, что он бог, я бы ни на секунду не усомнилась.
Он остановился передо мной, и мое мятущееся восприятие сосредоточилось на нем. Я сделала вдох, полный специй и дыма, согревший мою кровь.
– Поппи, – произнес он с жаром и провел большим пальцем по шраму на моей щеке. – Твои глаза сияют как луна.
Я заморгала.
– Все еще сияют?
Он улыбнулся, и на щеке обозначилась ямочка.
– Да.
Не представляла, что он сказал другим, но знала, что он говорил с ними со спокойной уверенностью человека, который всю жизнь был облечен властью. Я сознавала лишь то, что он вел меня мимо людей, мимо мужчины, который так паниковал, а сейчас стоял на коленях, не сводя с меня глаз, а его губы снова и снова шептали: «Спасибо».
Когда мы покидали сад, вольвены присоединились к нам. Люди на тротуаре и на улице еще не разошлись. Они поднялись на ноги и стояли как завороженные, наблюдая за Кастилом и мной – наблюдая за мной. Казалось, все они охвачены одними клокочущими, искрящимися эмоциями – восторгом и благоговением.
Вместо того, чтобы подвести меня к Сетти, Кастил посмотрел на Киерана. Он ничего не сказал, и меня опять поразило, как они общаются, зная друг друга настолько хорошо, что у них не было необходимости в словах.
Они обошлись без слов и сейчас. Лицо Киерана расплылось в улыбке.
– Мы подождем вас здесь, – сказал он.
– Спасибо, – ответил Кастил.
Он крепко взял меня за руку, молча развернул и повел с собой.
Потрясение от только что случившегося уступило место любопытству. Он провел меня по улице, похоже, не обращая внимания на шокированные взгляды, перешептывания и торопливые поклоны. Я тоже их не замечала, неспособная чувствовать ничего, кроме густого, пряного вкуса во рту и напряжения, разрастающегося внизу живота.
