– Я знаю, – сказал я, когда мы делали пробный круг. – Мир вывернулся наизнанку.
Я направил его в сторону Березового холма, но прежде бросил последний взгляд на место, которое так внезапно и ужасно изменилось. Вечерний свет уже почти полностью померк, и огромное тело Червя могло показаться грудой камней или громадным упавшим деревом.
Я отвернулся от жуткой картины разгрома и сжал бока Ледяной Гривы.
Мир вокруг стремительно темнел, и казалось, солнце никогда уже не взойдет.
Часть третья
Белые стены
Некоторое время мы ничего не знали о принце Кормахе, но он не погиб в тот ужасный день, получил тяжелые ранения, сломал ноги и повредил другие части тела, и ему удалось дожить до преклонного возраста, он хорошо правил своим народом, хотя ходил прихрамывая после схватки в Долине Змея.
Инелуки очень быстро доставил смертельно раненного Хакатри из Долины Змея на Березовый холм, ближайшее поселение народа моего господина.
В Снежном приюте, доме лорда Даниади, не было такого количества целителей, как в Асу'а, но, чтобы туда добраться, потребовалось бы несколько дней. Однако там жил один мудрый целитель по имени Дженики, достаточно старый, чтобы знать, как лечить страшные ожоги от крови дракона – хотя, как он сам признался, не такие ужасные, как у моего господина. К тому моменту, когда я приехал, Дженики уже дал Хакатри сильную настойку кей-вишаа, призвал нескольких слуг Даниади и отправил их на горные вершины в поисках снега. Находившийся в отчаянии Инелуки, который ничем другим не мог помочь брату, уехал вместе с ними и к наступлению темноты вернулся с мисками, полными плотного прошлогоднего снега. Лорд Даниади уступил моему господину собственную ванну, в нее опустили Хакатри, и целитель принялся укладывать вокруг него снег. Мой господин все еще дышал, но больше я ничего не знал о его состоянии.
Я сидел с ним рядом в течение двух дней, но не мог держать за руку, хотя мне ужасно хотелось, потому что малейшее прикосновение пальцев к его коже – даже в тех местах, где не осталось следов от ожогов, – заставляло его стонать и извиваться. Он ничего не говорил, за исключением одного раза, когда внезапно пришел в себя, попытался сесть, не сумел и очень четко произнес:
– Она снова и снова заглядывает за вуаль. Холодные снаружи это замечают.
Потом он пробормотал какие-то отдельные слова, но я ничего не понял, и вновь потерял сознание.
Я никогда столько не плакал, даже в те времена, когда был ребенком. Я не сомневался, что мой господин умрет в ближайшие несколько часов или дней.
На третий день после того, как Хакатри положили в снежную ванну, дочь лорда Даниади, Химуна, пришла к постели моего господина. У нее был спокойный нрав, она тщательно выбирала слова, но печаль из-за страданий Хакатри не вызывала сомнений.
– Как себя чувствует твой господин, оруженосец Памон? – спросила она у меня.
– Я бы очень хотел ответить, что ему стало лучше, миледи, но не вижу никаких на это указаний, – ответил я. Химуна была главным священником, и ей не требовался глупый оптимизм. – Иногда он кричит во сне, словно ему снится, как Червь снова атакует, но он также произносит много слов, которые не имеют никакого смысла.
– Никому из нас не дано знать, что видит твой господин, – сказала она мне. – Прикосновение крови дракона подводит очень близко к Дороге Снов, но она полна призраков. – Химуна покачала головой. – В любом случае я пришла не к лорду Хакатри, а к тебе.
– Ко мне? – в изумлении спросил я. – Но почему, с'хьюэса?
– Потому что с тобой хочет поговорить леди Амерасу.
Я вскочил, чувствуя удивление и облегчение. Конечно, Амерасу знает, что делать. Теперь все будет в порядке – во всяком случае, насколько это возможно после столь ужасной трагедии.
– Первая Бабушка здесь?
– Нет, я говорила с ней через Свидетеля. Теперь она позвала тебя.
– Но почему? – снова спросил я.
– Не мне об этом говорить, оруженосец. Однако тебе не следует заставлять ее ждать. Иди за мной.
С тех пор как мы вернулись в Снежный приют, я практически не отходил от постели своего господина, опасаясь, что его последние мгновения наступят, когда меня не будет рядом. Тем не менее мне даже не пришло в голову отказать Амерасу, величайшей представительнице народа моего господина. Кроме того, она была матерью Хакатри, и я знал, как сильно у нее болит сердце. В детстве мне довелось перенести изнурительную болезнь, и моя мать Энла все время сидела возле моей постели, даже после того как сама заразилась лихорадкой. Я выжил, а она умерла. Отец почти перестал разговаривать и больше никогда не был прежним. С того дня, как ее похоронили на мысу, он практически не уходил из конюшен, и я постоянно там находился.
Я последовал за Химуной по светлому коридору, не обращая внимания на красоту убранства Снежного приюта, я был слеп ко всему, кроме страданий моего господина. Химуна отвела меня в покои лорда Даниади. Его жена Узу'уна умерла много лет назад, но все ее вещи остались на прежних местах: изящное платье цвета летнего неба висело на стене, словно она могла в любой момент вернуться и надеть его. На полированном столике с изысканной резьбой стояли шкатулка с драгоценностями Узу'уны и зеркало. На мгновение я подумал, что это и есть Свидетель, о котором упоминала Химуна, – зеркало было очень старым, а рамка украшена красивым орнаментом, – но она провела меня через покои не останавливаясь и сдвинула в сторону панель, открывавшую вход в другую комнату.
В центре, занимая большую часть комнаты, на открытом пространстве, росла живая береза, ее корни уходили в землю склона под Снежным приютом. Крыша была открытой, и, хотя ветви дерева не поднимались выше потолка, ничто не стояло между ними, небом, солнцем и дождевыми облаками.
– Эта древняя береза прибыла из Потерянного Сада в виде семени, – сказала мне Химуна. – В то время как другие запасали ведьмино дерево для новых земель, мои предки хотели иметь то, что говорило бы с ними о старом доме.
Великолепное дерево украшала блестящая зеленая листва, а кора была настолько белой, что казалось, будто ее вымыли и отполировали не более часа назад. (Возможно, и так, я не спрашивал.) Под березой на пустом столе вертикально стояло одинокое зеркало размером с две моих сдвинутых ладони, и его рамка оказалась полной противоположностью рамке туалетного зеркала леди Узу'уны, с простым черным овалом в качестве основания.
– Я оставлю тебя, – сказала Химуна с уважением, которое меня смутило: ведь я был никем.
Неужели она так себя повела только из-за того, что Амерасу захотела со мной поговорить?
– Я никогда прежде не пользовался Свидетелем, миледи, видел, как мой господин однажды это делал, но в остальном я полный профан.
– Тебе требуется лишь сесть напротив – сюда. – Она взяла стул, стоявший у стены. – Если Са'онсера пожелает с тобой говорить – а она так сказала, – она все сделает сама. Просто садись и смотри на отражение.
