Она выглядела как воин, который одержал невероятно трудную победу в сражении, но знает, что война в конечном счете будет проиграна.
Когда Брисейю и Са'онсера ушли, я сразу направился в спальню моего господина. Комнату все еще наполнял странный воздух, как после летней бури, кроме того, я уловил необычный и сильный аромат, едкий и сладкий одновременно, похожий на смесь запаха розовых лепестков и пепла кедра из Педжа'ура. Казалось, Хакатри мирно спал, но я не мог забыть печального взгляда его матери и испытал боль от мысли, что мне придется вернуть кольцо и рассказать Защитнику об отказе Ксанико.
– Я тревожился о вас в течение всего путешествия, – сказал я моему господину, когда он проснулся. – Помогла ли песня Са'онсеры ослабить боль?
– Пусть моя боль ужасна, но это лишь страдания тела. – По правде говоря, сейчас он выглядел более сильным, чем до моего отъезда, но на лице Хакатри застыло тревожное выражение. – Песня моей матери немного помогла, но другая часть болезни неподвластна даже Са'онсере. Кровь Червя меня изменила, Памон, в самых неожиданных аспектах, например возникло ощущение, будто я обладаю еще одной парой глаз и ушей. Я вижу вещи, которые никогда не видел раньше, слышу то, к чему оставался глухим до того, как меня обожгла кровь дракона. И все становится совсем необъяснимым, когда я сплю и вижу сны. Кажется, передо мной разворачивается целый мир, но видения проходят невероятно быстро и бывают такими сильными, что я часто не в силах их понять.
– Складывается впечатление, что у вас еще не прошла лихорадка, милорд.
Он покачал головой.
– Все не так просто, – ответил Хакатри. – Из того, что ты мне рассказал, Ксанико мог бы это понять лучше, чем большинство других. Как жаль, что он не приехал. Я бы многое от него узнал.
– Вполне возможно, милорд, но он хранит слишком много обид. Я ничего не знаю об истории Ксанико, за исключением того, что вы и ваши соплеменники мне рассказали, но он, очевидно, из тех, кто ничего не забывает, даже из далекого прошлого.
Мой господин коротко и горько рассмеялся и сразу поморщился от боли.
– Да, я знаю таких людей. Даже слишком хорошо.
– В любом случае, – продолжал я, – мне радостно видеть, что вы стали больше похожи на прежнего Хакатри, милорд. Я не хотел вас оставлять, но данное мне поручение могло принести вам пользу, к тому же оно исходило от ваших отца и матери.
Он кивнул.
– Тебе не в чем себя винить, верный Памон. В любом случае твое путешествие может оказаться полезным. Я прочитал письмо, которое дала тебе леди Она.
– Мне показалось, она искренне хотела помочь, милорд, – заметил я.
– Но искать среди смертных!.. – Он снова рассмеялся, хотя и со стиснутыми зубами. – Это лишь подтверждает худшие опасения моего брата. – Меня порадовало, что он начал шутить, что также указывало на изменения, которые произошли в нем после несчастья.
Хакатри, прежде бывший образцом постоянства, теперь казался изменчивым, как лошадь, окруженная роем мух, он то смеялся, то стонал и дергался, а лицо искажалось от боли, которую он не мог скрыть. Мое сердце сжималось, когда я видел, что он продолжал страдать даже после вмешательства матери, но также меня интересовало, какие еще изменения вызвала кровь дракона.
– Вы воспользуетесь советами леди Оны? – спросил я.
– Пока нет, Памон. Сначала следует поискать помощи у целителей зида'я. Возможно, Асу'а – самый просвещенный город нашего народа и ученые делают все, что в их силах, но кто знает, какие успехи достигнуты в Хикехикайо или даже Наккиге, там могут знать больше, чем наши целители.
– И вы отправитесь в Наккигу, милорд? – удивленно спросил я. – Ко двору Утук'ку Серебряной маски? – У меня возникло подозрение, что эту мысль вложил в голову моего господина Джиккийо Певец.
– В Наккигу? Глупый вопрос. – Он бросил на меня суровый взгляд, но я увидел, что за ним прячется страх, и впервые понял, как трудно ему поддерживать иллюзию прежнего Хакатри. Я вспомнил предупреждение Ксанико, что больше никогда не увижу Хакатри, которого так хорошо знал, моего господина и героя; кровь дракона могла так сильно его изменить, что пути назад попросту не существовало. – Я отправлюсь куда угодно, чтобы стать прежним, – сказал он. – Куда угодно.
Вот почему после возвращения я пробыл в Асу'а совсем недолго, мне пришлось готовиться к новому путешествию, и я чувствовал себя солнечной птицей харча, у которой, как говорят, нет ног и она перестает летать только в тот момент, когда умирает. Но я не мог позволить Хакатри отправиться в мир без меня, поэтому скрыл усталость и сделал все необходимые приготовления.
К моему удивлению, Инелуки настоял на том, чтобы сопровождать нас в Наккигу.
И хотя Инелуки, вне всякого сомнения, любил Хакатри, я подозреваю, что он присоединился к нам из-за того, что в стенах Асу'а чувствовал себя несчастным, многие винили его за ужасные раны брата – хотя никогда не говорили ему об этом. Инелуки всегда был ранимым, во всяком случае, по сравнению с моим господином.
Мы выступили из Асу'а вскоре после наступления середины лета, в начале Луны Лисицы, когда северная погода добра к путешественникам, хотя мой господин предпочел бы отправиться в путь в середине зимы.
– Несмотря на усилия моей матери, даже малейшее попадание солнца на кожу усиливает жжение, Памон, – признался он после того, как в первый раз покинул свою спальню. – Такое впечатление, что мою кожу пожирает живое пламя.
Он не преувеличивал. Во время нашего путешествия в Наккигу Хакатри провел почти все дневные часы, и даже утренние и предзакатные, в закрытых носилках.
Иногда он ехал в фургоне, но в другие моменты, когда дорога становилась особенно неровной, слуги несли моего господина на носилках.
В худшие дни Хакатри не мог переносить прикосновения своей самой легкой одежды, мне приходилось его раздевать, и он лежал голый на носилках, но все равно стонал, словно мы оборачивали его в терновник, а не в шелк.
Во время этого долгого и мучительного путешествия мы следовали по древним дорогам, которыми практически не пользовались в наше время – мало кто путешествовал между землями Асу'а и хикеда'я. Там, где дороги соединяли поселения зида'я, за ними ухаживали, но на многих участках широких и пустых Снежных Полей они исчезали совсем. Некоторые смертные продолжали жить на этих мрачных серых землях, но мы их почти не встречали, к тому же они старались держаться подальше от народа моего господина.
Мы увидели огромную гору задолго до окончания нашего путешествия, и она наблюдала за нами до самого конца. Кое-кто из соплеменников моего господина утверждает, что Ур-Наккига когда-то была вулканом, как С'ун Хинакта, древнее проклятие южных островов. Когда Восемь кораблей прибыли сюда из Сада, Ур-Наккига все еще изрыгал пламя и дым и заставлял содрогаться окружавшие земли, но с тех пор великий вулкан давно спит. Однако, даже застыв в безмолвии, смотрит на маленькие скромные холмы вокруг, точно зловещий и вечно гневающийся старейшина.
