С помощью Ийято я сумел отыскать в доках Асу'а достаточное количество смелых или безрассудных моряков, и у нас набралась полная команда, однако мне никак не удавалось найти опытного капитана. Когда до начала церемонии празднования Великого Года оставалось совсем немного времени, я в отчаянии снова обратился к Ийято.
– Что мы можем сделать? – спросил я. – Никто из зида'я не соглашается встать за руль «Крыла Петрела». И даже если мы сумеем найти капитана среди хикеда'я, которому можно будет доверить защиту моего господина Хакатри, Наккига слишком далеко, их гавань находится в Черных Скалах на далеком побережье.
Я чувствовал себя опустошенным. Время заканчивалось, и я подвел своего господина – ведь других надежд у него не оставалось.
Огромный возраст Ийято начал сказываться – его лицо стало костлявым, движения медленными, но глаза оставались блестящими, и разум не померк.
– Тогда капитаном буду я, – заявил он.
Мне показалось, что я неправильно его понял, но, когда переспросил, он подтвердил свое решение.
– Лорд Хакатри – первенец Са'онсеры, один из самых достойных воинов, – объяснил Ийято. – И даже если это путешествие – всего лишь каприз, нам предстоит принять участие в поразительной причуде, когда мы поплывем к закату!
Я не мог представить, что престарелый герой, чьи подвиги представляли собой длинный список, решил участвовать в столь рискованном и зловещем путешествии. Часть моего сознания требовала, чтобы я его отговорил – ведь если с кораблем случится несчастье, для зида'я утрата Ийято будет не менее ужасна, чем гибель моего господина. Одновременно мне был необходим корабль с командой и капитаном – а другого капитана я уже не успевал отыскать.
Когда я сообщил Хакатри, что сказал Моряк, он испытал благодарность, но не смог скрыть тревоги.
– Я хотел, чтобы команда состояла из моряков, не имеющих семей, – сказал он. – Но весь Асу'а является семьей Ийято, и о нем будут многие жалеть.
– Тогда именно вы должны его отговорить, милорд, – предложил я.
Хакатри вздохнул.
– Компромисс – очень медленный яд. Я уже слишком много раз пил из этой чаши и больше не в силах откладывать отплытие.
– Но почему, лорд Хакатри? К чему оно? – Мне казалось, что мы стоим у края утеса и у нас есть только два варианта: повернуть назад или прыгнуть в неизвестность, но я по-прежнему не понимал, что нас к нему привело. – Сейчас вы со своей семьей, в окружении народа, который вас любит. Здесь лучшие целители, и, если они не сумели избавить вас от страданий, значит, не сможет никто другой – как смертный, так и бессмертный. Зачем вам оставлять все за спиной ради лишений и опасностей, серьезность которых невозможно предвидеть?
Хакатри посмотрел на меня, потом протянул руку и сжал мое плечо. Мой господин очень редко прикасался ко мне с тех пор, как его обожгла кровь дракона, и я от удивления затаил дыхание.
– Не знаю, смогу ли я тебе объяснить, верный Памон, – сказал он. – Когда я не сплю, в моем сознании блуждают шумные тени, но сны еще хуже, они полны жутких видений. Я больше не могу переносить мысль о таком существовании. Если я ничего не сделаю, если ничто не изменится, однажды я покончу с собой. И если такой день наступит, я не хочу находиться среди любимых людей и моего народа. Покинув Асу'а сейчас, я либо найду спасение, либо тихо покину историю, как капризный раненый дух, а не зида'я, вызывающий ужас и жалость.
Я заплакал. Я не осмелился взять его руку, когда он ее убрал – я слишком хорошо усвоил уроки прошлого года, – но мне лишь с огромным трудом удалось удержаться от желания опуститься на колени и умолять его изменить решение. Сердце холодело у меня в груди вовсе не из страха перед тем, что нам предстояло, хотя я действительно не хотел покидать Асу'а, не хотел поворачиваться спиной к тому, какой могла стать моя маленькая жизнь, последовав за моим господином в это ужасное путешествие. Я скорбел по нему и тому, кем он мог стать. Но если оставался хотя бы минимальный шанс на спасение его будущего, разве я мог от него отказаться ради своего возможного счастья?
В ту ночь я молился Саду, как меня научила мать, когда я был совсем маленьким.
Зеленое море, полное света.
Зеленые холмы, уходящие в небо,
Белые звезды и белые песчинки.
Каждая – частичка Великого Сна.
Слушайте нас, разбросанных по священным берегам и отмелям.
Слушайте нас, светлячки в длинной ночи.
Берегите нас, ведь мы всегда хранили верность.
Верность памяти о тебе,
О Сад, породивший нас,
О Море, что примет нас,
Слушайте нас, ведь мы твои дети.
Именно в тот час, перед концом Великого Года и после целой жизни ежедневных молитв, я наконец перестал удивляться, почему меня учили молиться на языке зида'я, а не народа тинукеда'я, моем родном.
Знали ли его мои родители, но утратили язык своего народа или никогда на нем не говорили?
Неужели мне принадлежит хоть что-то, кроме имени?
Во время последнего заката Луны Волка огненная звезда, носившая имя Факел Года, появилась на небе, возвестив начало нового Великого Года.
В ту ночь внутренние дворики, балконы и крыши Асу'а были заполнены народом. Са'онсерей и остальные зида'я собирались, чтобы приветствовать появление огненной звезды. Едва ли не единственный зида'я, мой господин, не присоединился к празднованию. Хакатри проводил дни Факела Года в одиночестве – или в моем обществе. Даже Инелуки и его молчаливая тень хикеда'я участвовали в торжествах. Жители Асу'а, как и прежде, воспринимали присутствие Омму без особого энтузиазма, но их радовало появление наследника Са'онсерей, поэтому они приветствовали Инелуки.
Младший брат моего господина пил много, но на сей раз это не приводило к постоянной смене настроения. Все видели его веселое, беззаботное лицо, и, хотя некоторые задавали себе разные вопросы, большинство испытывали благодарность за возможность забыть о трагедии и с надеждой посмотреть в будущее.
В первую из девяти ночей Года Ежегодного Танца леди Амерасу обратилась с Молитвой к Саду, и роща ведьминых деревьев вторила ей своей песней. Я слышал их даже в моей комнате в Зале Слуг, где находился в одиночестве. Когда зида'я собираются на празднование Года Ежегодного Танца, слуги и гости-смертные в нем не участвуют, но могут устраивать собственные, однако у меня было совсем неподходящее настроение. Я мог думать лишь о том, что будет, когда пройдут девять праздничных ночей, – Асу'а останется у нас за спиной, и не только Асу'а, но и все земли и люди, которых я знал. Я больше не буду получать писем из Вороньего Гнезда, и, хотя это меня печалило, я пришел к выводу, что так даже к лучшему. Что, если бы они попросили меня их навестить?
