И вот тут оно и происходит. Элен бьет его по лицу кулаком с зажатыми в нем ключами. Через секунду — еще больше крови.
Еще один исцарапанный паразит. Еще один искалеченный шкаф.
Элен отрывает взгляд от окровавленного лица Устрицы и смотрит в небо, на стайку дроздов. Птицы падают вниз, одна за другой. Их черные перья кажутся маслянисто-синими. Их мертвые глаза — как стеклянные черные бусины. Устрица подносит руки к лицу, обе руки — в крови. Элен смотрит на небо. Мертвые черные птицы падают на асфальт. Вокруг нас.
Конструктивная деструкция.
Глава тридцать первая
Примерно в миле от города Элен съезжает на обочину шоссе. Включает аварийные сигналы. Смотрит на свои руки на руле — на руке в мягких обтягивающих перчатках из телячьей кожи. Она говорит:
— Выходи из машины.
На лобовом стекле — мелкие капельки. Начинается дождь.
— Хорошо, — говорит Устрица и рывком распахивает свою дверцу. Он говорит: — Кажется, именно так поступают с собаками, которых не удалось научить проситься писать на улицу.
Его лицо и руки — в корке засохшей крови. Дьявольское лицо. Его растрепанные белые волосы торчат надо лбом, жесткие и красные, как рожки дьявола. Рыжая козлиная бородка. Среди всей этой красноты его глаза — белые-белые. Но белые не как белые флаги, которые означают, что противник сдается. Они белые, как белок сваренного вкрутую яйца от искалеченной курицы в инкубаторской клетке, яйца от массового производства страданий, печали и смерти.
— Точно так же Адама и Еву изгнали из райского сада, — говорит Устрица. Он стоит на полосе гравия у шоссе. Он наклоняется к окошку и спрашивает у Моны, которая так и сидит на заднем сиденье: — Ты идешь, Ева?
Тут дело не в любви, тут дело во власти. Солнце садится у Устрицы за спиной. У него за спиной — поташник, ракитник метельчатый и пуэрария. У него за спиной — весь мир в беспорядке.
И Мона с обломками западной цивилизации, вплетенными в волосы, с кусочками распущенного ловца снов и монетками И-Цзын, смотрит на свои руки с черными ногтями, сложенные на коленях, и говорит:
— Устрица, то, что ты сделал, — это было неправильно.
Устрица протягивает руку в красных подтеках крови, тянется к Моне и говорит:
— Шелковица, несмотря на все твои травяные благие намерения, из этой поездки ничего не получится. — Он говорит: — Пойдем со мной.
Мона сжимает зубы, смотрит на Устрицу и говорит:
— Ты выбросил мою книгу по искусству индейцев, — Она говорит: — Она была мне нужна, эта книга.
Есть люди, которые все еще верят, что знание — сила.
— Шелковица, солнышко. — Устрица гладит ее по волосам, и волосы прилипают к его окровавленной руке. Он убирает прядь волос ей за ухо и говорит: — Эта книга была идиотской.
— Ну и ладно, — говорит Мона и отстраняется от него.
И Устрица говорит:
— Ну и ладно, — и захлопывает дверцу, оставляя на стекле кровавый отпечаток ладони.
Он отходит от машины. Качает головой и говорит:
— Забудь меня. Я — просто еще один Боженькин крокодильчик, которого можно спустить в унитаз.
Элен снимает скорость с нейтралки. Она нажимает какую-то кнопку, и дверца Устрицы закрывается на замок.
Снаружи закрытой машины, смазанно и приглушенно, Устрица кричит:
— Можешь спустить меня в унитаз, но я все равно буду жрать дерьмо. — Он кричит: — Буду жрать дерьмо к расти.
Элен включает поворотник и выруливает на шоссе.
— Можешь забыть меня, — кричит Устрица. Устрица с красным дьявольским лицом и большими белыми зубами. Он кричит: — Но это не значит, что меня не существует.
Совершенно без всякой связи мне вспоминается первый шелкопряд непарный, вылетевший в окошко в Медфорде, штат Массачусетс, в 1860-м.
Элен убирает одну руку с руля, прикасается пальцем к глазу и кладет руку обратно на руль. На пальце в перчатке — темно-коричневое пятнышко. Мокрое пятнышко. В горе и радости. В богатстве и бедности. Это — ее жизнь.
Мона закрывает лицо руками и плачет в голос. Я считаю — раз, я считаю — два, я считаю — три... я включаю радио.
Глава тридцать вторая
Городок называется Стоун-Ривер, Каменная Речка. Стоун-Ривер, штат Небраска. Так указано в карте. Но когда мы с Сержантом въезжаем в город, на щите-указателе написано совсем другое: “Шивапурам”.
Небраска.
Население 17 000.
Посередине улицы, прямо по разделительной полосе, бредет бурая с белым корова, которую нам приходится объезжать. Корова невозмутимо жует свою жвачку и даже не смотрит на нашу машину.
Центр города представляет собой два квартала построек из красного кирпича. Светофор на пересечении двух главных улиц мигает желтым. Черная корова чешет бок о металлический столб стон-знака. Белая корова жует циннии из горшков на окне почтового отделения. Еще одна корова лежит перед входом в полицейский участок, перегораживая тротуар.
Пахнет карри и пачули. Помощник шерифа обут в сандалии. Помощник шерифа, почтальон, официантка в кафе, бармен в таверне — у всех на лбу черная точка. Бинди.
— Господи, — говорит Сержант. — Весь город теперь исповедует индуизм.
Согласно последнему еженедельному “Альманаху загадочных явлений”, это все из-за говорящей коровы-Иуды.
Самое главное па скотобойнях — обманом заманить коров на пастил, который ведет непосредственно в “камеру смерти”. Коров привозят с ферм, они растерянные и испуганные. После многих часов или дней в тесных перевозочных стойлах, обезвоженных и всю дорогу не спавших, коров выгружают на огороженную лужайку перед скотобойней.
Есть верный способ заставить коров войти внутрь: подослать к ним корову-Иуду. Их так действительно называют, таких коров. Эти коровы живут на бойнях. В общем, корову-Иуду выпускают в стадо обреченных коров, она ходит с ними по лужайке, а потом ведет их за собой на бойню. Растерянные, испуганные коровы никуда не пойдут, если их не поведет корова-Иуда.
В последний момент — когда остается всего один шаг до топора, или ножа, или стального прута, — корова-Иуда отходит в сторону. Ей сохраняют жизнь, чтобы она повела на смерть очередное стадо. Она всю жизнь занимается только этим — из года в год.
Но вот, как написано в “Альманахе загадочных явлений”, корова-Иуда на мясоперерабатывающем заводе в Стоун-Ривер однажды остановилась.
Она встала, перекрывая вход на бойню. Она отказалась отойти в сторону и обречь на смерть стадо, что шло за ней. На глазах у работников бойни корова-Иуда уселась на задние ноги, как обычно сидят собаки, — она уселась на входе, посмотрела на собравшихся людей своими печальными коровьими пазами и заговорила.
