И Элен улыбается и говорит:
— Неудивительно, что у тебя такая походка. — Она говорит: — А у меня это было в последний раз двадцать лет назад, а потом Джона не стало.
На земле, среди древесных опилок и кабелей, валяется смятый газетный листок. В газете — объявление шириной в три колонки:
ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ АГЕНТСТВА “ЭЛЕН БОЙЛЬ. ПРОДАЖА НЕДВИЖИМОСТИ”
В объявлении сказано: “Вам продали дом с привидениями? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд”.
Номер мобильного Устрицы. И я спрашиваю у Элен: зачем ты ему рассказала?
Элен смотрит на объявление сверху вниз. Вдавливает его в грязь своей розой шпилькой и говорит:
— По той же причине, почему я его не убила. Иногда он бывает таким обаятельным.
Рядом с объявлением, втоптанным в грязь, — фотография еще одной мертвой модели.
Элен смотрит на “чертово колесо”, на картинки, мигающие красными и белыми огоньками. Она говорит:
— Выглядит очень заманчиво.
Служитель останавливает колесо, и мы с Элен садимся на красные пластиковые сиденья, и служитель закрепляет перекладины безопасности поперек наших колен. Он отходит к своей кабинке и тянет за рычаг. Включается дизельный мотор. “Чертово колесо” дергается, как будто оно сейчас будет крутиться в другую сторону, и мы с Элен поднимаемся в темноту.
Где-то на середине пути к темному небу колесо вдруг дергается и останавливается. Наша кабинка качается, и Элен хватается за перекладину безопасности. С ее пальца срывается перстень с бриллиантом и падает вниз — мимо огней и стальных распорок, мимо мерцания и смеющихся лиц, — прямо в мотор с вращающимися шестернями.
Элен провожает его глазами и говорит:
— Почти тридцать пять тысяч долларов.
И я говорю: может быть, с ним ничего не случится. Ведь это бриллиант.
А Элен говорит: в этом-то и проблема. Бриллианты — самые твердые из всех твердых тел, которые существуют в природе, но их все-таки можно разбить. Они выдерживают постоянное давление, но внезапный, резкий и сильный удар может разбить их в пыль.
Внизу стоит Мона. Она подбегает и встает прямо под нашей кабинкой. Она машет руками, скачет на месте и кричит:
— Ух ты! Где Элен?!
Колесо дергается и снова приходит в движение. Сиденье качается, и сумочка Элен скользит по пластмассе и почти падает вниз, но Элен успевает ее подхватить. В сумочке так и лежит серый камушек. Дар от ковена Устрицы. Элен успевает спасти сумку, но ее ежедневник все-таки срывается вниз, раскрывается в воздухе, шелестя страницами, и падает в опилки. Мона бежит к нему и поднимает.
Она бьет ежедневником о бедро, чтобы стряхнуть с него пыль и опилки, и поднимает его над головой, чтобы мы видели, что все в порядке.
Элен говорит:
— Благослови, Господи, Мону.
Я говорю: Мона мне говорила, что ты собираешься меня убить.
А Элен говорит:
— А мне она говорила, что ты хочешь убить меня.
Мы смотрим друг другу в глаза.
Я говорю: благослови, Господи, Мону.
А Элен говорит: купишь мне воздушной кукурузы в карамели?
Внизу, на земле — которая все дальше и дальше, — Мона листает страницы ежедневника. Ежедневно — имена жертв Элен.
Сквозь цветные мигающие огоньки мы смотрим на черное небо. Теперь мы чуточку ближе к звездам. Мона однажды сказала, что звезды — это самое лучшее, что есть в жизни. На той стороне, куда мы уходим, когда умираем, звезд не бывает.
Думай о безграничном открытом космосе, о пронзительном холоде и тишине. О небесах, где награда за все — тишина.
Я говорю Элен, что мне надо вернуться домой и доделать кое-какие дела. Причем надо вернуться как можно скорее, пока все не сделалось еще хуже.
Мертвые манекенщицы. Нэш. Полицейские детективы и все такое. Я не знаю, где и как он раздобыл баюльные чары.
Мы поднимаемся выше и выше, дальше и дальше от запахов, от гула дизельного мотора. Мы поднимаемся к холоду и тишине. Мона, читающая ежедневник, становится все меньше и меньше. Толпы людей, их деньги, и локти, и ковбойские сапоги — все становится меньше. Киоски с едой и туалетные кабинки. Крики и музыка — меньше.
На самом верху. Колесо дергается и замирает. Кабинка качается все слабее и замирает тоже. Здесь, наверху, ночной ветер играет с розовыми волосами Элен. Неоновый свет, жир и грязь — отсюда, сверху, все кажется совершенным. Совершенным, надежным и безопасным. Счастливым. Музыка — просто приглушенный ритм. Бум-бум-бум.
Вот так и надо смотреть на Бога. Глядя вниз на вертящиеся карусели, на взвихренные огоньки и крики, Элен говорит:
— Я рада, что ты узнал обо мне всю правду. Наверное, я все время надеялась, что кто-то меня раскроет. — Она говорит: — И я рада, что это ты.
Ее жизнь не такая уж и плохая, говорю я. У нее есть драгоценности. У нее есть Патрик.
— И все-таки, — говорит она. — Хорошо, когда есть человек, который знает все твои тайны.
Сегодня на ней голубой костюм, но голубой не как обычное яйцо дрозда, а как яйцо дрозда, которое ты находишь в лесу и переживаешь, что никто из него не вылупится, потому что птенец уже мертвый. А потом птенец все-таки вылупляется, и ты переживаешь, что делать дальше.
Элен кладет руку поверх моей руки и говорит:
— Мистер Стрейтор, а имя у тебя есть?
Карл.
Я говорю: Карл. Карл Стрейтор.
Я спрашиваю, почему она тогда сказала, что я средних лет.
А Элен смеется и говорит:
— Потому что так оно и есть. Ты средних лет, я средних лет, мы оба.
Колесо снова дергается, и мы начинаем спускаться вниз.
Я говорю ей: твои глаза. Я говорю: они голубые.
Вот — моя жизнь.
Мы опускаемся до самого низа, и служитель поднимает перекладину безопасности. Я встаю и подаю руку Элен, помогая ей спуститься. Опилки мягкие и сыпучие, и мы пробираемся сквозь толпу, спотыкаясь на каждом шагу и обнимая друг друга за талию. Мы подходим к Моне, которая так и читает ежедневник.
— Пойдем искать воздушную кукурузу, — говорит Элен. — Карл обещал купить.
Мона держит в руках раскрытый ежедневник. Она поднимает глаза. Ее губы слегка приоткрыты. Она быстро моргает — раз, второй, третий. Она вздыхает и говорит:
— Гримуар, который мы ищем... — Она говорит: — Кажется, мы его нашли.
Глава тридцать четвертая
Ведьмы, когда записывают заклинания, часто используют руны, особые символы тайного кода. По словам Моны, иногда заклинания записывают в обратную сторону, чтобы их можно было прочесть только в зеркале. Заклинания записывают по спирали, начиная от центра листа и раскручивая к краям. Их записывают, как таблички-проклятия в Древней Греции: одну строку — слева направо, вторую — справа налево, третью — опять слева направо, и так далее. Такой способ письма называется “бустрофедон”, от греческих слов bus — “бык” и strepho — “поворачиваю”, потому что он повторяет движения быка, впряженного в плуг, который ходит по полю туда-сюда. Существует и способ письма, копирующий движение змеи, когда каждая строчка пишется “змейкой” и строчки как бы расползаются в разные стороны.
