— Потом в приют?
— После уроков.
— Возьмешь с собой? — не то, чтобы я горел желанием снова работать уборщиком и грузчиком, но ради того, чтобы колючка оттаяла, был готов на любые жертвы.
— Ладно, — Белецкая немного удивленно кивнула, — возьму.
— Ну и славно, — я пошел к себе. Правда не удержался и ляпнул, — картинку кстати на твой звонок поставил. Так что звони, не стесняйся.
Подмигнул и скрылся в своей комнате, а когда вышел из душа, то обнаружил еще одно сообщение с очередным неприличным рисунком и подписью: «а это я на тебя поставлю».
Хулиганка. Но радует, что сама первая написала.
Глава 16
POV Макс
Когда я спускаюсь к завтраку, Яны дома уже нет.
Как и планировала, она с утра пораньше укатила за лекарством для Персика. Неугомонная девка. Другая бы в постели продолжала валяться, а эта уже на другом конце города, покупает собачью радость.
В школу я ехал в хорошем настроении. Во-первых, погода сегодня отличная, весна разгулялась во всю, уже можно без курток ходить. Во-вторых, сегодня ни одной контрольной, и я, в кой-то веке, сделал домашку по математике. Так что есть шанс не облажаться у доски. А, в-третьих, после уроков мы едем с Белецкой в приют.
Вот кто бы мне раньше сказал, что буду с таким восторгом ждать похода на псарню, я бы только у виска покрутил.
Первые два урока прошли совершенно без напряга. На литературе нам включили фильм о декабристах, под который очень хорошо дремалось на задней парте, а после перемены географичка сначала велела читать параграф, а потом раздала контурные карты, и весь урок мы рисовали стрелочки, галочки и прочую фигню. Художник я еще тот, но вроде даже что-то получилось.
На большой перемене я понял, что хочу жрать, и заскочил в столовую, столкнувшись там с Егором. Естественно, вместо еды мы обсуждали следующую тренировку, в итоге я опоздал на биологию. Но когда подошел к кабинету, выяснилось, что все толпятся возле закрытой двери — звонок прозвенел, а училки все еще нет. Не скажу, что кто-то по этому поводу расстроился. Наоборот, все веселые, бодрые, чего-то гогочут.
Левина смотрела на меня, не отрываясь, с укором. Наверное, ждала, что упаду на колени и начну вымаливать прощение. Ага, сейчас. Вместо этого повернулся к ней спиной и нашел взглядом Белецкую.
Она чуть в стороне от остальных. Стояла, прислонившись пятой точкой к подоконнику, и что-то увлеченно набирала в телефоне. Я с надеждой прислушался, а не загудит ли телефон в рюкзаке, но увы. Чтобы там Яна ни писала, это явно предназначено не для меня.
Прошло еще пару минут, а биологичка все так же не спешила на свое рабочее место.
— Сейчас она, как обычно, прискачет, вытаращив глаза, и начнет орать, — сокрушался Рыжий, которому регулярно попадало на ее уроках, за то, что много болтал.
— Она весной всегда на своих клумбах задвинута, — отмахнулась Катька, — ждите, скоро всех на огородные работы погонит.
— Вон пусть Белку заставляет, — ухмыльнулся Меньшов, — она у нас главная по лопатам. Ей что клумбы копать, что в говне барахтаться.
Придурок, блин.
Дальше все происходит, как в дурацком кино. Белецкая поднимает взгляд полный слез, растерянно смотрит на одноклассников, а потом убегает.
— О, за навозом побежала.
— Заткнулся на хер! — рявкаю так, что полкласса просто присело, а вторая половина еще и кирпичей наложила от испуга.
Глядя на мою перекошенную от бешенства морду, Ден пятится.
В гробовом молчании я проскочил мимо него, взглядом обещая жестокую расправу, и бросился за Белецкой, которая уже успела скрыться в переходе.
Я нашел ее на втором этаже, в «детском» крыле. Она стояла у окна и рыдала, уткнувшись лицом в свои ладони.
— Ян, ну ты чего? — я подошел к ней.
Услышав меня, она сжалась, судорожно вздохнула.
— Хватит, — попытался развернуть ее за плечи, но она дернулась, вырываясь из моих рук и старательно пряча зареванное лицо, — ну-ка прекрати!
Снова без толку. Только сильнее всхлипнула и головой замотала.
Я не особый мастер утешать, и вообще женские слезы воспринимаю исключительно, как раздражающий фактор, рычаг, к которому они прибегают, когда хотят чего-то добиться. Но Белецкая настолько искренне плакала, что внутри все перевернулось.
— Прекрати. Он просто дебил и не стоит ни одной твоей слезы, — мысленно подписываю Меньшову приговор. Я с него шкуру спущу, за то, что Янку довел, — ты же знаешь это. Не надо из-за него расстраиваться.
Она замирает, потом поднимает на меня покрасневшие от слез глаза:
— Это не из-за Дениса, — икая и судорожно хватая воздух, — мне плевать, что он там бредит.
Тогда я ничего не понимаю.
— Мне Игорь написал. Персику ночью совсем плохо стало. Его…его… усыпили. — и снова в слезы.
Эх, ты ж блин.
Стою рядом с ней, и не знаю, что сказать. Слова напрочь все отшибло, в голове только эхо и бестолковый звон.
— А ведь я лекарства ему купила, — всхлипывает Белецкая, — и не успела. Надо было экспресс доставку брать, чтобы быстрее привезли. Или другую аптеку… Или…
— Ян, ну не надо. Ну, что ты, —смущенный ее горем, я беспомощно мямлю и чувствую себя полным кретином.
— Это все я…
— Прекрати, ты сделала все, что могла. Просто…просто не всех можно спасти. Ему слишком сильно досталось.
Она отчаянно мотает головой:
— Я должна была не тянуть и заказать это лекарство сразу, как только он попал в приют. Тогда бы успела.
— Ты не знала, что так выйдет. Ты не врач.
— Я дурааа, — горько стонет она.
А-а-а, к черту все. Ей плохо!
Хватаю ее в охапку и прижимаю к себе несмотря на то, что сопротивляется.
— Отпусти меня! Максим!
— Не могу.
Не хочу.
Она дергается еще несколько раз, а потом сама цепляется за рубашку и утыкается мне в грудь, продолжая реветь.
Я глажу ее по спине, несу какую-то непонятную ласковую хрень, чувствую, как ткань промокает от ее слез. Они прожигают насквозь, оставляя за собой бушующий ураган. Ладони от прикосновений горят, кровь по венам бежит бешеным потоком.
Я продолжаю ее держать и порву любого, кто посмеет сунуться и забрать.
* * *
Внутри все грохочет, и я не понимаю, чье это сердце так заполошно бьется. Мое, или ее. Или оба в унисон. Так вообще бывает?
Она рыдает, не стесняясь своего горя. Может пять минут, а может вечность — я напрочь потерял связь с реальностью, а потом постепенно затихает. Всхлипы становятся все реже. Ее все еще трясет, но теперь уже не от рыданий. Она напряжена, как струна. Вибрирует, продолжая цепляться за мою футболку, будто боится, что уйду.
