— О, а я на первом, — не без самодовольства заметил Ершов, останавливаясь с боку от меня.
— Как неожиданно, — я не смогла скрыть иронии, — вот уж сюрприз-сюрприз.
— Язва ты, Белецкая, — беззлобно ухмыльнулся он, — самая настоящая. Идем что ли учиться уму-разуму?
И мы впервые за время нашего знакомства вместе идем на урок.
Глава 19
Т
POVЯнка
Тем же вечером мы сидели в беседке на заднем дворе нашего дома, ели пиццу и аккуратно налаживали отношения, по маленькому шажку, по чуть-чуть приближаясь друг к другу.
Родители сегодня к нам не лезли, сославшись на какие-то свои планы, но я подозревала, что они просто не хотели вмешиваться и тихо радовались, что их дети, наконец, пробуют нормально общаться. Мне даже казалось, что пару раз я видела, как дергались шторы в окне, будто за ними кто-то прятался, исподтишка наблюдая за нами.
Пусть смотрят. Ничего неприличного мы не делаем. Просто мирно разговариваем. Даже странно.
— Я все-таки предлагаю куда-нибудь сходить, — Макс снова пытался меня пригласить, — не хочешь на свидание, давай просто погуляем.
У меня просто отвалятся ноги, если я с ним пойду. Такая слабость в них постоянно, что проще сидеть, когда он рядом.
— Например, завтра.
— Завтра я не могу. У меня репетитор, до самого вечера.
— Тебе говорили, что ты ненормальная? Зачем тебе столько занятий? Самой умной хочешь стать?
— А тебе не говорили, что ты раздолбай? И что к экзаменам надо дополнительно готовиться?
— Да, мамка что-то такое вещала. Я особо не вслушивался.
— Мог бы тоже походить, позаниматься дополнительно.
— Да вот еще, — отмахнулся он и, глянув свысока, сказал, — я и так гений.
Да, тот еще гений. Я не сдержала усмешки.
— Я не понял, кто-то сомневается в моей гениальности? — наигранно рассердился он.
— Не-не, что ты. Не сомневаюсь, и даже чуточку восхищаюсь.
— То-то же.
— В общем, гений, завтра у меня не получится. Давай послезавтра?
— После завтра у меня никак — тренировка. Скоро следующий матч. После-после завтра?
— Репетитор.
Так мы и сидели, перебирая варианты, пока не сошлись на единственно возможном — в следующее воскресенье.
— Как-то неправильно мы с тобой живем. Не хватает времени на главное.
Мне приятно, что главным он считает то, что происходило, между нами.
— Все, готовься, Белка. Ждет тебя что-то поразительное. Буду производить на тебя сногсшибательное впечатление.
О том, что впечатление он произвел давным-давно, я умолчала. В противном случае пришлось бы рассказывать про то, как я мечтала четвертовать его все эти месяцы, а мы ведь только начали мириться.
— Сомневаюсь, дорогой Максимка, что тебе удастся меня удивить. Предупреждаю сразу. К цветам равнодушна, к бусикам тоже. На задний ряд в кино с тобой не пойду. Второй раз фокус с мороженым не прокатит.
— По все фронтам обложила, — обиженно пробухтел он.
— Сдаешься?
— Как бы не так.
Я была благодарна за то, что Макс вел себя как вполне адекватный парень, не тянул ко мне руки, не делал никаких непристойных намеков и предложений. Хватало того, что у меня самой за ребрами бурлил странный коктейль из любопытства, страха и…навязчивого желания смотреть на его губы. Казалось, чиркни спичкой, и все это внутри меня взорвется, забрызгав своими ошмётками все вокруг.
— Ну так что, дорогой братец? Чем еще удивлять будешь?
— Я так полагаю, на пирожок из столовой ты не купишься? — грустно спросил он.
— Нет, — мне смешно.
— А на красивый блокнотик? С котятками и авокадо?
— Нет.
— Даже если ручку свою отдам? Или мой фирменный карандаш, — вспомнил про тот огрызок, которым пользовался на уроках.
— Карандаш — это заманчиво, но нет.
— На воздушные шарики?
— Ты меня за глупую девочку принимаешь?
— Да. То есть нет. Просто… Блин, — Макс обреченно поднял взгляд к небу.
— Так да или нет?
— Да! Я общаюсь с тобой, как с маленькой девочкой.
Обида кольнула под ребра так остро, что сбилось дыхание, но сказать я ничего не успела, потому что Ершов продолжил:
— И поверь, Ян, это гораздо лучше, чем если бы я порол все то, о чем думаю на самом деле.
— О чем же ты думаешь?
— О том, что мне хочется усадить тебя к себе на колени, стащить эту дурацкую резинку с головы, зарыться рукой в волосы и поцеловать, — тихо сказал Ершов.
Вот и кончилось наше спокойствие. Сердце сократилось, бросая в лицо кипящую кровь, в животе тугим кольцом свернулись колючие, но обжигающе-сладкие змеи.
— Так что радуйся, что я сижу тут и, как примерный мальчик, рассуждаю о пирожках с котятками, — проворчал он, будто смутившись своей собственной откровенности.
Я даже забыла, что хотела до этого сказать. Просто раз и белый шум в голове, и ничего кроме навязчивых образов, озвученных Максом.
Не удержалась. Все-таки посмотрела на его губы.
Я все еще помню их вкус. Помню, что они мягкие и одновременно жесткие, требовательные.
— Рискуешь, — в его голосе проявилась едва уловимая хрипотца.
— Я ничего не делаю! — возмутилась я, а глаза сами снова скользили по его лицу. По заклеенной брови, синяку, во всей красе расцветшему вокруг глаза. Красивый, несмотря ни на что. Снова вернулась по губам.
— Нарываешься!
Знаю.
Прежде чем поняла, что делаю, протянула руку и поправила черную взъерошенную челку, лезущую ему в глаза. Ершов замер, настороженно наблюдая за мной. Мне кажется, я слышала, как бьется сердце у него в груди. Или это мое громыхает так, что перекрывает треск ночных сверчков?
Он перехватил мою руку за миг до того, как я ее убрала.
— Родители, — сдавленно произнесла я, — наблюдают за нами.
Он нахмурился, упрямо поджал губы, но все-таки отпустил.
Я расстегнула тонкие ремешки на сандалиях, подобрала к себе ноги, и обхватив их руками, уткнулась лбом в колени. Надо было отдышаться, спрятаться, как-то вернуть потекшие мозги на место.
Макс тоже молчал, угрюмо рассматривая темные силуэты деревьев.
— Если серьезно, то у меня для тебя кое-что все-таки есть, — он полез в карман джинсов. Достал оттуда что-то маленькое и протянул мне на раскрытой ладони, — не знаю, важно ли это, но вот.
