О результатах анализов доктор и правда не преувеличила. Малыш развивался абсолютно нормально, словно я зачала его естественным путем, а не в клинике.
Мой организм будто ждал этого ребенка. Собственные, не самые хорошие анализы, теперь тянули на идеал. А от вида крошечного человечка, которого Елизавета показала на УЗИ, глаза стали мокрыми.
Это было настоящее чудо. Живое. С маленькими ручками и ножками. С сердечком, бьющимся так быстро и громко, что и мое начинало заходиться от восторга.
Мое чудо.
О каком аборте могла идти речь? Как у мамы язык повернулся? Слезы от счастья текли, когда смотрела на своего малыша. Не страшно было остаться одной и потерять последние ниточки с родными. Всемогущей себя ощущала.
Доктор не спешила, будто чувствовала мое состояние. Позволила рассмотреть малютку. Как школьнице на уроке, рассказала, сколько он сейчас весит, как развивается, каким станет к следующему визиту.
Это было лучше всех подарков за мою жизнь. Хотелось слушать, смотреть, задавать вопросы и радоваться, что когда-то решилась переступить порог этой клиники.
Отчаявшейся, уставшей женщины, которая в двадцать семь ощущала себя семидесятилетней старухой, словно и не было. Я смотрела на экран монитора. Улыбалась так, что губы болели. И благодарила бога за тот свой безумный шаг.
Не планировала ведь раньше. Не читала статей и не присматривалась к чужим малышам. Смирилась с тем, что «тот самый мужчина» все никак не встретится. Год одна, два, три… Словно бракованная, не привлекающая других и не замечающая никого.
Знала, что сама виновата, что нужно было ломать стену из воспитания и свежих комплексов. Но плыла по течению. День – ночь. День – ночь. Пока однажды случайно не оказалась рядом с клиникой, а потом не почувствовала, что должна вернуться.
Про безумие мама, наверное, все же была права. По-настоящему взрослая умная женщина нашла бы себе мужчину, от которого родила бы ребенка. Чтобы как у всех. Чтобы не стыдиться перед тетей. Я же, как обычно, справилась без посредников.
Поняла, что взорвусь от нерастраченных эмоций. Подписала договор. И сейчас была счастлива.
– На следующем УЗИ мы уже сможем определить пол малыша, – в конце визита обрадовала Елизавета.
– Так рано? – от радости хотелось обнять своего доктора.
– Гарантии пока давать, конечно, рано. Но мы постараемся выяснить. – Елизавета внесла последние записи в мою электронную карточку и улыбнулась. – Все будет отлично. Главное – избегать стрессов, больше гулять и получать удовольствие от жизни.
– Это непросто, но сделаю, что смогу, – теперь её довольная улыбка перешла ко мне. С разгромленной квартирой, дурдомом на работе только и оставалось радоваться жизни.
– Отлично. Вы молодец. С таким настроением все получится. – Градская убрала руку с компьютерной мышки и передала мне из принтера новые направления на анализы. – Какие-нибудь еще вопросы?
В ответ так и напрашивалось «нет». Осмотр закончился, положительными эмоциями я запаслась на месяц вперед, а что делать дальше, знала и так.
По-хорошему, стоило поблагодарить моего чудесного доктора и прощаться. Я бы и ушла... Упорхнула на крыльях радости. Но один нескромный вопрос, который засел в голове еще неделю назад, заставил задержаться.
Спрашивать было неловко. После всех подготовительных процедур, долгого подбора донора, снова возвращаться к этому казалось чистым безумием. Только уйти не попытавшись я не могла.
– Елизавета Ивановна, простите, пожалуйста... А можно мне еще раз посмотреть анкету того мужчины... донора? – Ума не приложу, как произнесла. Стоило закончить фразу, язык намертво прилип к небу.
Явно не готовая к такому повороту, Градская нахмурилась.
– Э-э... А почему вдруг такое любопытство? Переиграть мы уже не сможем.
– Мне только взглянуть на фото, – слова пришлось буквально выталкивать из себя.
– Хм...
Всегда любезная, Елизавета бросила задумчивый взгляд на свой монитор, затем на меня.
– Ну, вы ведь помните, там детское фото, как у всех наших доноров? Ничего нового в анкете не появилось.
Она нехотя положила ладони возле клавиатуры.
– Да, я помню. На фото ему было семь. Темные волосы, карие глаза, прямой нос. Но все равно... Я вас очень прошу.
Падать ниже уже было некуда, потому я сложила руки в молитвенном жесте и взглядом побитой собаки уставилась на своего врача.
– Ох, Аглая Дмитриевна...
– Умоляю...
Градская цокнула языком, но больше растягивать мою агонию не стала. Пальцы запорхали над клавишами. Тихо прошуршал принтер. И прямо передо мной легло фото мальчика.
– Анкеты у меня здесь, сами понимаете, нет, так что фото лишь черно-белое.
Я вцепилась в лист бумаги, как утопающий в спасательный круг.
– Оставьте себе. Данных там нет. Если родится мальчик, в семь лет можете сравнить, насколько похож.
Сама не понимая, какой подарок мне дарит, она пододвинула лист поближе и улыбнулась уже прежней приветливой улыбкой.
На такой жест просто необходимо было сказать хотя бы «спасибо». Вряд ли Градская что-то нарушала – мне никто не мешал и раньше сфотографировать на мобильный телефон всю анкету.
Но моя умная голова стала вдруг совсем глупой. Голосовые связки онемели. И лишь в такси я поняла, что сбежала, так и не поблагодарив.
Глава 13. Гнев Монстра
Марат.
Копию записки от Герасимова, которую нашли в квартире Аглаи, Бадоев принес мне лично. За это хотелось свернуть ему шею.
Верный пес Дамира даже после смены руководства остался верен лишь своему хозяину. Он так и не дал людям Штерна изучить оригинал. А в квартире после его людей и бригады криминалистов можно было жечь все напалмом – ни одной улики все равно не осталось.
Увольнять надо было этого героя или ссылать в усадьбу к брату сторожить дом. С его параноидальной верностью, Штерн и тот сразу исключил Бадоева из списков подозреваемых. Но разбрасываться надежными людьми в сложившейся ситуации я не мог. В офисе, где даже любовник секретарши шпионил за ее боссом, и чужой пес был на счету.
Потому терпел. Молча, сдерживая гнев, слушал нудный и пустой отчет о поджоге дачи Захарова. Стиснув зубы, изучал протокол осмотра следователем квартиры Калининой.
Тот по смыслу мало чем отличался от предыдущего отчета. «Следы взлома не обнаружены», «отпечатков пальцев нет». В наличии имелась лишь записка с текстом: «Это только начало. За перемены придется платить». Всего две строчки с таким туманным смыслом, что увязать их с компанией могли единицы.
Бадоев увязал. Не представляю, как ему удалось. Пока что о масштабах проблемы знали лишь Аглая и Штерн. Но, видимо, пес на то и пес, чтобы чуять.
