Хозяин болот не без злорадства наблюдал, как вытянулось ее лицо:
— Ну, а теперь скатертью вам дорожка, лентой ровный путь. Идите, идите, я дозволяю.
Уф-ф, отпустил все-таки! И даже чудесная ложка не понадобилась — так и осталась лежать в кармане.
Признаться, Тайка до последнего ждала какого-нибудь подвоха. Марфа, как оказалось, тоже. Но странное дело: никто не преследовал их, не пытался цапнуть за ногу из бочажка, не выпрыгивал из кустов, крича: возвращайтесь, мол, царь передумал…
Так они добрались до самой Жуть-реки. Тайка перепрыгнула на другой берег, а болотница (хотя какая она теперь болотница, вид один) застыла в нерешительности:
— Мокша говорил, каждого, кто сбежать осмелится, преграда испепелит. А вдруг он наказать меня так решил? Сказал, что отпускает, а сам заклятье не снял. Вспыхну щас, как еловое полешко, и даже косточек не останется. Нет уж, лучше я вернусь.
Тайка протянула ей руку:
— Не бойся, прыгай. Мокша, конечно, жаба, но не до такой же степени?
— Ты его совсем не знаешь.
Марфа попятилась, в ее волосах вновь показалась болотная прозелень.
— Эй, а как же свобода, барабаны? Научишься играть, попросим у Шурика, чтобы Ромуальд тебя в свою группу прослушал. Им давно ударник нужен.
— Да пропади они все пропадом!
На глазах у Марфы выступили слезы. А Тайка и сама уже чуть не ревела от злости. Выходит, все было зря? Ей хотелось кричать, топать ногами, настаивать, убеждать. Или просто взять нерешительную болотницу за руку и прыгнуть вместе. Останавливало одно: а вдруг Марфа окажется права? Что если Мокша и правда мерзавец, каких мало? Она же себя потом не простит…
— Жаль, — выдавила Тайка, разжимая кулаки. — Майя очень расстроится…
Она вздохнула, развернулась на пятках и пошла прочь.
— Майя… — эхом повторила болотница.
И, разбежавшись, прыгнула.
Тайка услышала громкое: «А-а-а, шлеп» — и рванула обратно к берегу. Марфа сидела на земле, широко расставив ноги в стороны. В ее распахнутых глазах плескалось что-то близкое к безумию. Она пропускала сквозь пальцы сочные побеги трав, вдыхала запах полевых цветов, тыкала пальцем в подлетевшую пчелу, плакала, смеялась, пробовала на вкус молодые стебельки… ее кожа светлела и разглаживалась, а волосы будто впитывали свет солнца, на глазах обретая новый цвет.
— Марфа, ты что, рыжая? — Тайка захлопала в ладоши.
— Была когда-то.
— Да нет же, посмотри на себя!
Бывшая болотница встала, на негнущихся ногах подошла к берегу и, склонившись, заглянула в Жуть-реку.
— И правда… — Зачерпнув ладонями воду, она долго терла порозовевшие щеки, смывая слезы, которые все никак не унимались. — Теперь я по гроб жизни тебе обязана, ведьма.
— Ой, да брось, — Тайка отмахнулась. — Я просто тебе должок вернула.
Марфа покачала головой, не соглашаясь:
— Это не одно и то же. Ладно, а теперь я хочу увидеть свое старое озеро!
* * *
До дома Тайка добралась уже едва волоча ноги. Усталость брала свое, глаза слипались, будто в них песку насыпали. Она терла их и не переставая зевала.
Пушок заметил ее еще от калитки. Спикировал с вишни (ягод на которой стало значительно меньше, чем было до Тайкиного ухода), приземлился на макушку и обнял крыльями.
— Ур-ур-ура! Вернулась!
— Скучали? — Тайка погладила коловершу, и тот перебрался с головы на плечо, чтобы ей было удобнее.
— Не-а… — Пушок с сожалением покосился на вишню.
— А если разрешу и дальше ягоды объедать?
— Тогда скучали, — коловерша потерся усами об ее щеку. — Ты не думай, я не все слопал. Мы с Никифором еще варенья наварили. Без косточек!
— Молодцы, — Тайка улыбнулась. — Вы тут еще похозяйничайте пока, а я пойду посплю. Устала очень.
— Похозяйничать — это мы завсегда, — Пушок затанцевал у нее на плече, перебирая лапами. — Ложись. А я птиц из-под твоего окна гонять буду, а то ишь, расчирикались, глупые! Не видят что ли, что наша ведьма отдыхать желает?..
Он говорил что-то еще, но Тайка уже не слушала. Она не помнила, как скинула сапоги, как бросила мешок и куртку в сенях, как поднималась по лестнице… наверное, потому, что заснула еще до того, как голова коснулась подушки.
* * *
Ей приснился чудесный сон: будто бы попала она в Дивье царство и стояла среди деревьев, звенящих на ветру хрустальными листьями. На ветвях покачивались золотые яблоки. Тайка потянулась было за одним и вдруг услышала окрик:
— Не трожь! А не то Радосвет разгневается и не даст мне больше свое зеркало.
Сердце забилось чаще.
— Ба?..
Впрочем, назвать бабушкой молодую красавицу, спешащую навстречу Тайке, было сложно. Теперь она больше походила на ее старшую сестру. Такая молодая, красивая, косы до колен: вроде как родная, но уже не прежняя.
Золотые и красные царские шелка, парчовый сарафан и жемчужные гребни в темных волосах сияли так, что Тайка, немного оробев, замешкалась, поэтому бабушка добежала до нее первой и обняла крепко-крепко:
— Ух я по тебе и соскучилась, Таюшка.
— Ба, а ты правда теперь дивья царица?
— Правда, родная. Радосвет слово сдержал, ни на ком не женился, все эти годы меня ждал.
— А можно мне с ним познакомиться?
Глаза Тайки загорелись: очень уж ей хотелось увидеть дивьего мальчика — не какого-нибудь, а того самого! Правда, он, наверное, уже дивий дяденька.
— Потом, — бабушка вздохнула. — Сегодня царь не в настроении. Очень уж не хотел мне зеркало давать.
— А почему? — Тайка насупилась.
Выходило, что дивий дед не очень-то ее и любит, если зеркалом не делится и их встречам препятствует.
— Ты, Таюшка, не серчай, он не со зла. Из-за меня же это зеркало разбилось — еле потом склеили. Это было, когда я еще из Дивнозёрья не ушла. Как поняла, что всего год осталось мне среди людей жить, а потом придет время отправляться в Дивье царство, так сразу стало страшно-престрашно. Вроде всю жизнь этого ждала, а срок подошел — и струсила. Потому что вся жизнь переменится, а назад ходу уже не будет… Ох, и поругались мы тогда с Радосветом! Царь-то уж к свадьбе велел готовиться, а я ему возьми да и откажи. «Не пойду за тебя, — говорю. — Мне еще подумать надобно». А он мне: «Ах, так! Полвека думала, и все тебе мало!» — и бах зеркалом об пол. Так мы больше и не виделись до урочного дня, когда я все-таки решилась: пойду — и будь что будет.
— Не жалеешь? — Тайка смотрела на бабушку по-новому: она и не подозревала, что у них с дивьим мальчиком не всегда все было гладко — вон и ссорились, оказывается…
