— Это всего лишь я, — голос Радмилы звучал хрипло. — Тащи платье!
— Ага, — Тайка зашуршала пакетом.
Марьянин подарок нашелся быстро, будто бы сам прыгнул в руку. Запах чистой ткани и полевых трав казался таким приятным, что Тайка зарылась лицом в лен, пару раз вдохнула и только потом передала платье Радмиле. То пришлось как раз впору — разве что в плечах было немного тесновато.
Если бы Тайка сомневалась, что бывшая горлица приходится Яромиру родной сестрой, то теперь все сомнения точно отпали бы. Светловолосая воительница была рослой, широкоплечей, но вместе с тем гибкой, а голову держала так высоко и гордо, что казалось, будто бы она несет на темечке невидимую корону. Уши, разумеется, были острыми — куда ж без этого.
Радмила с наслаждением потянулась — аж в спине хрустнуло — и закружилась, ловко переступая босыми ногами по росной траве. Юбка взлетела воланом.
— Как долго я этого ждала! Спасибо тебе, ведьма Таисья.
Остановившись, она порывисто обняла Тайку — ох, ну и силушка. Богатырская!
В кустах что-то зашуршало. Или, может быть, кто-то?
Тайка высвободилась из объятий и обернулась.
— Мне кажется, там кто-то есть, — прошептала она.
— Пустяки, наверное, сова. Или какая-нибудь другая ночная птица.
Скорее всего, так оно и было. Но Тайка не могла избавиться от чувства, будто бы за ними следят.
— Но…
— Доставай уже косы, — Радмила не желала слушать возражений, оно было понятно: миг, о котором она так давно мечтала, наконец-то настал. — Мертвая вода у тебя с собой же?
— Конечно, — Тайка снова закопошилась в пакете.
Нет, ну правда же кто-то смотрит! Аж мороз между лопаток пробирает. Почему воительница этого не чувствует? Растеряла бдительность, пока была птицей? А что, если там Лютогор в кустах сидит?
— Слушай, а живую воду ты случайно с собой не брала?
— Не-а, — Тайка почесала в затылке, — ты не говорила. А надо было?
— Нет. Я просто так спросила, — Радмила склонила голову, свесив вниз неровно отросшие пряди. — Ну, теперь дело за малым. Плесни мертвой водой на косы и на шею, а потом приложи одно к другому.
— Да я уж как-нибудь сама догадаюсь, — буркнула Тайка.
Стараясь не пролить ни капли (а то мало ли: ведь мертвая вода человека и убить может!), она сделала все в точности так, как велела воительница, но все равно ахнула, когда безжизненные волосы приросли, будто их никогда и не отрезали.
Радмила с улыбкой выпрямилась, перекидывая косы за спину (одну даже подергала, но та держалась крепко), и протянула:
— Ох, как же хорошо-о-о!
Тайка улыбнулась. А ощущение чужого присутствия вдруг исчезло, будто никого и не было. Она с облегчением выдохнула.
— Уф, кажется, все. Мы молодцы, справились.
— И снова благодаря тебе, — Радмила отвесила поясной поклон. — Какое счастье, что я тебя встретила, ведьма. Дивнозёрью крупно повезло, что у него такая хранительница.
От этих слов Тайка зарделась и пробормотала:
— На здоровье.
Воительница наклонилась за мечом (точнее, за серпом), сжала пальцы на рукояти и, снова вскрикнув, отдернула руку.
— Все еще жжется? — сочувственно спросила Тайка.
Между бровей Радмилы залегла глубокая складка, краска ушла с лица.
— Не понимаю, что происходит? — пробормотала она дрогнувшим голосом. — Это же мой меч. Я узнаю его. Почему он не узнает меня?
Тайка пожала плечами. Ей было неловко, что сама она легко могла взять Кладенец и тот разве что не мурлыкал в ее ладони. Вот же своенравный клинок.
— Возьми ты, — воительница кивнула на лежащий в траве серп. — И отдай мне. Скажи, что даришь. Обычно это срабатывает. Наверное, он просто обиделся, потому что я потеряла его и долго не могла найти.
— Он что, еще и обидчивый? — Тайка с опаской подняла Кладенец.
Тот по-прежнему и не думал жечь ей руки. Пожав плечами, она протянула серп Радмиле:
— От всего сердца дарю тебе этот клинок, — металл вдруг резко похолодел в ее ладони.
— Я принимаю подарок, — воительница схватилась за рукоять и снова ахнула, дуя на пальцы. — Тьфу, пропасть! Да что же это такое! Неужели он не понимает, что я не нарочно его потеряла? Это вышло случайно. Я не виновата!
Готовая разрыдаться Радмила почти кричала на меч. Тайка погладила ее по плечу:
— Тише-тише, а то еще больше его расстроишь. Дай ему время. Я уверена, вскоре он перестанет на тебя дуться.
— Да, прости, — воительница сбавила тон. — Ладно, разберемся с этим потом, а пока сохрани Кладенец для меня, ладно?
Тайка кивнула, и клинок снова потеплел. Ну что ты с ним будешь делать?
Она задумчиво повертела серп в руках.
— Куда я только его дену? Не будешь же с собой такую штуковину носить? А дома неровен час утащит кто. Времена-то неспокойные.
Словно услыхав ее сомнения, Кладенец вздрогнул, а потом начал на глазах уменьшаться. Спустя пару мгновений на Тайкиной ладони уже лежал и посверкивал самоцветами серебристый кулон в форме меча на тоненькой цепочке.
— Так-то лучше, — улыбнувшись, Тайка надела его на шею.
Радмила ревниво глянула на нее, кусая яркие губы, потом вздохнула, одернула платье и вытряхнула из котелка отдавшие силу травы.
Пора было отправляться домой.
* * *
Возвращение Радмилы отмечали бурно. Заброшенный дом ходил ходуном от песен и развеселых танцев. Ну, теперь по деревне еще пуще пойдут слухи, что тут нечисто. И в этом даже будет доля правды: из людей на застолье была приглашена одна Тайка.
Яромир весь вечер не сводил глаз с любимой сестрицы. Пушок с упоением жрал. Никифор наяривал на балалайке. Марьяна пела протяжные песни и на радостях разрешила Сеньке выпить стопочку бражки — но только одну! Домовому пора было остепеняться: он ведь больше не бесхозный. На огонек заглянули даже Гриня с Майей, и оказалось, что мавка поет ничуть не хуже Марьяны. Они с вытьянкой устроили настоящее соревнование — кто кого переголосит.
Гриня вертел в могучих руках стакан, вздыхал и жаловался на Катерину. Мол, та нашла работу в другом городе. И ежели теперь согласится, то они до самых новогодних праздников не увидятся. Вот тоска-то!
Тайка кивала в такт его словам, а сама думала, что все хорошее когда-нибудь кончается. Наступило межсезонье — зыбкая грань между летом и осенью. Воздух по утрам уже пах иначе, на деревьях появились первые желтые листья, темнеть стало раньше, а тучи над полем ходили низко, предвещая близкие дожди. Лето догорало, как угли в печи, и этот жар уже не мог обжечь. До сентября оставались считанные дни, и впервые ей так сильно не хотелось возвращаться в школу, к обычной жизни. И ведь даже выговориться было толком некому…
