— Ага, давай. Скажи Никифору, пусть нальет в бидончик. Только не расплескай по дороге.
Тайка, конечно, и без воды справилась бы, но сказала это с умыслом. Пока коловерша бегал туда-сюда, она преспокойно нарвала чесноку, разобрала зеленые перья на три пучка и перевязала суровой ниткой, а свежевыкопанные головки промыла от земли у деда на кухне и сплела в крепкую связку. Еще и парочку лишних в карман сунула. Хорошо, что год выдался урожайный и можно было не жадничать, а брать столько чеснока, сколько нужно. Ох, и ароматный он уродился: дух стоял такой мощный, что хотелось чихать. Для укрощения упыря в самый раз будет!
Пушок ворвался в дом, поставил бидончик перед Тайкой и пропыхтел:
— Дофтатфка фоды, — и только потом выпустил деревянную ручку, на которой остались следы острых зубов.
— Спасибо, — Тайка потрепала его между ушей, и коловерша заурчал. — Ну что, пойдешь со мной в погреб?
Пушок, перестав урчать, попятился. Шерсть на его загривке встала дыбом, перья за ушами встопорщились. Тайка уж думала, что коловерша струсит и откажется, но тот вдруг выпятил рыжую пушистую грудь и, зажмурившись, заявил:
— Пойду. Прямо в логово врага. Не одну ж тебя отпускать…
— Ну, тогда бери бидон, — она обернулась и крикнула: — Дед, а ключ от подпола где? И фонарик есть?
— А как же! Все там, на гвоздике висит, — отозвался старик из соседней комнаты. — Будь осторожнее, Таюша.
— Ага!
Она сняла ключ, сунула фонарь в задний карман джинсов, присела на корточки, не без труда отперла слегка тронутый ржавчиной замок и откинула дверцу. Из погреба пахнуло затхлостью и влагой, а еще каким-то тухловатым душком. Значит, упырь был где-то рядом.
Тайка повесила ключ обратно на гвоздик и, вооружившись фонариком, сказала:
— Ну, идем!
И они с Пушком шагнули вперед во тьму.
Деревянные ступени скрипели под ногами. Третью из них Тайка нарочно перепрыгнула: помнила, что там была трещина. Коловерша семенил позади, то и дело звякая бидончиком.
Но стоило только ногам коснуться утрамбованного земляного пола, как — бах! — дверца погреба с треском захлопнулась. Послышался торопливый лязг навесного замка, а затем два поворота ключа.
— Деда? — Тайка щелкнула кнопкой: фонарик не включался.
Ответа тоже не было.
Она метнулась назад к лесенке и забарабанила кулаками в дверцу. Та не поддавалась.
— Нас что, заперли? — судя по звуку за спиной, обомлевший Пушок выронил бидончик.
А из темноты дохнуло зимним холодом и донесся уже знакомый ехидный голос упыря Иваныча:
— Здра-а-авствуйте, гости дорогие!
— Караул! Помогите! — Коловерша заметался, хлопая крыльями.
Послышался звук разбитого стекла. Наверное, Пушок в панике врезался в слуховое окошко. Ох, только бы не поранился.
— Эй, ты там живой? — Тайка выставила перед собой пучок чеснока и принялась размахивать им, чтобы запах поскорее добрался до упыря.
— Тай, я пролез! — На пол упало еще несколько кусков стекла. — Лечу за подмогой! Ты только продержись тут, пожалуйста.
Что ж, выходит, она осталась одна. Хорошо бы коловерше не задерживаться в пути. Упырь-то ладно — с ним разобраться не проблема, но сидеть до ночи в подполе (да еще и без света) Тайке совсем не улыбалось.
Ей вдруг послышался тихий звук крадущихся шагов.
— Не подходи! Загрызть все равно не сможешь, подавишься.
Рука сама потянулась к подвеске, но ухватила только пустоту, и Тайка запоздало вспомнила, что волшебный меч остался лежать на тумбочке у деда Федора.
— Да я и не собираюсь, — фыркнул упырь. — Жрать тя не велено. Велено охранять и не пущать.
— Это кто же тебе велел?
Глаза начинали понемногу привыкать к темноте. Упырь прятался за бочками с соленьями (видать, почуял чесночный дух) и приближаться действительно не пытался.
— Знамо кто: хозяин! Ты не боись, он потом тя выпустит. Он зла-то не желает.
— Кощеевич? Это он дверцу запер, что ли?
— Не-а, — в голосе Иваныча появились злорадные нотки. — Это все дед. Он теперь на нашей стороне.
— Не может быть!
Тайка в сердцах швырнула в упыря головкой чеснока. Глаза опять налились слезами.
— Ты эта, не мусори тут! — Иваныч попятился, опрокинув пару банок. — Давай-ка поговорим, как добрые люди.
— Но ты не человек.
— Я был им когда-то. Чего молчишь, не думала об этом? Я, между прочим, раньше вас всех тут живу. Еще и деревни-то никакой не было в помине, только проезжий тракт. Я с ярмарки ехал, хорошо поторговал, все добро продал. А в пути напали на меня лихие люди, огрели дубинкой по голове, ограбили да тут же и прикопали. А дом уже после построили. Как котлован начали рыть, я и пробудился.
— Ой. Я не знала…
Мысли прыгали с одного на другое. Дед Федор не мог ее предать. Значит, Лютогор сумел подавить его волю. Небось, напел ему в уши свои зачарованные песни. И когда только успел? Наверное, еще когда похитил. Яромир, помнится, упоминал, что Кощеевичу к человеку хоть раз прикоснуться нужно, чтобы подчинить. Ох, как же это она раньше-то не подумала…
— Ну ладно, давай поговорим.
Тайка села на бочку, не выпуская из рук связку чеснока.
Успокоить кровососа всегда успеется. А так, может, чего дельное скажет. Заодно, пока тот болтает, можно подумать, как ей выбраться из этой ловушки.
Глава двадцать четвертая. Сонное царство
Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Тайка заметила, что упырь с тех пор, как они не виделись, успел переодеться. Прежде на нем были какие-то невнятные лохмотья (подранные Снежком, к тому же), теперь же он где-то раздобыл светлую рубашку, строгий темный жилет и галстук. Рожа, правда, так и осталась синюшно-бледной, а провалы глаз будто бы даже углубились. И чего вырядился? На праздник, что ли, какой собрался?
Поинтересоваться Тайка не успела: кровосос, откашлявшись, поправил галстук и торжественно заявил:
— Жениться я хочу!
— Надеюсь, не на мне, — она не удержалась от смешка.
Упырь Иваныч раздосадованно цыкнул зубом.
— Шутить изволишь, ведьма? На Марьяне Веремеевне. Очень уж она мне в душу запала. Мила, пригожа и на язык остра — все как я люблю. И хозяйка, говорят, справная, я узнавал.
— Ну, допустим. А я-то тут при чем?
— Ты уж похлопочи за меня, а? Вы же подруги. Подарочек вот передай, — он вытащил из кармана маленькую коробочку и поставил ее на бочку с капустой.
