Тайка припомнила, что Кларой звали Кирину сестру-близняшку. И обе они были те еще хулиганки.
— Зачем вы взяли чужое?
— Сперва пса убери, а потом потолкуем, — Кира улыбнулась, показав острые зубки.
Тайка сделала знак Аленке, чтобы та отозвала симаргла, и схватила за шиворот хитрую кикимору, которая в тот же миг попыталась улизнуть.
— Эй, не так быстро!
Кира повисла в ее руке, болтая лапками:
— Ладно, ведьма, — вздохнула она, — покажу я тебе кое-что интересное. Только смотри, никому ни-ни. Это тайна!
Тайка не поверила ни единому ее слову — кикимора была известной выдумщицей, — но все-таки поставила Киру на землю. Та отряхнула платьице, сплетенное из травы, веток и листьев, поманила ее пальчиком и нырнула за куст шиповника, усыпанный яркими спелыми ягодами.
Вышитый пояс с красными кисточками лежал прямо на земле, заботливо уложенный вокруг тоненького зеленого побега величиной не больше пальца. На его верхушке еще виднелись зародышевые листочки, по которым сложно было понять, что это за растение.
— Что это? — Тайка склонилась над ростком.
— Жар-цвет, — прошептала Кира. — Я следила за вами, когда вы на поляну пошли, и подобрала семечко, пока птицы все не склевали.
— А пояс тебе зачем?
— Не знаешь? Эх, а еще ведьма, называется. Завтра же осень наступит. Замерзнет цветок, а так — сохранится. Я на него Алконоста приманить хочу. Это такая дивья птица.
— Да знаю я, — кивнула Тайка. — Но зачем она тебе?
— Затем, что Алконост стряхивает со своих крыльев живительную росу, и если полить ею яблони, то плоды уродятся вкусные и целебные. А я больше всего на свете люблю яблоки, — остренькая мордочка Киры стала мечтательной, глаза подернулись пленкой, как у птиц.
— Все равно нехорошо брать чужое без спроса.
— А на кой спрашивать, если она так и так не отдаст? — удивилась Кира.
Вот и поди объясни садовой кикиморе, что такое частная собственность!
Тайка вздохнула:
— Значит, так: пояс я заберу и отдам полуденнице. Скажу, что в кустах нашла. А то, если она узнает, чьих это рук дело, вам с Кларой несдобровать. Видела небось, какой у нее серп острый? Вот то-то! А жар-цвет я выкопаю и дома в горшок посажу, пускай растет, там ему тепло будет. И потом вместе приманим твоего Алконоста. От сладких целебных яблок всему Дивнозёрью радость и большая польза будет.
Кира колебалась, но упоминание о серпе ее, кажется, впечатлило.
— Эх, ладно, ведьма, будь по твоему. Забирай цветок! Только смотри, чтобы он тебе избу не подпалил, хе-хе-хе.
Тайка отвернулась, а кикиморы уже и след простыл, только из кустов донесся громкий хруст яблок.
Она подобрала с земли пояс, положила его в карман и кивнула Аленке:
— Беги домой, принеси горшок, лопатку и лейку. Будем жар-цвет пересаживать.
* * *
Вечером Тайка сидела на кухне. Она забралась с ногами в кресло, обхватила колени руками и грустила, глядя на вновь зарядивший за окном мелкий осенний дождь. Уже смеркалось, но она так и не встала, чтобы включить свет. Зачем? Никифор с Пушком ушли на праздник и будут веселиться там до упаду, а ей одной и в темноте неплохо. Она заварила себе какао с молоком и закуталась в мягкий клетчатый плед — бабушкин подарок. В плеере по кругу играла любимая песня:
«Если ты мечтатель,
То почти всесилен —
Следуй за своей мечтой.
Помнишь, как ночами
Вырастали крылья
Прямо за спиной, за спиной?»
Но ее заветные мечты, увы, не сбылись. Даже самый распоследний болотник теперь может попасть в Дивье царство, когда захочет, а ей ход туда по-прежнему закрыт. Яромир ушел — возможно, навсегда. И даже с бабушкой не удалось повидаться…
Небо за окном было тяжелым и серым. Сумерки поглотили краски, и казалось, что в мире исчезло все волшебство. Он стал тихим и обычным — каким видится большинству людей. Страшно подумать, что многие живут, даже не подозревая обо всех этих чудесах, и не чувствуют себя обделенными. Но Тайка-то знала, что бывает иначе, и уже не могла по-другому. Это было хорошее лето — пожалуй, лучшее в ее жизни, — жаль только, что так быстро пролетело.
Какао в кружке остыло, и на поверхности появилась пенка. Тайка проткнула ее пальцем и вздохнула. Может, стоило все-таки пойти на праздник?
Едва она успела подумать об этом, как раздался стук в дверь и на пороге нарисовался улыбающийся до ушей Никифор.
— Принимай гостей, хозяюшка!
Тайка вскочила, уронив плеер.
— Так это… — пролепетала она. — У нас и угощать-то нечем.
— А у нас все с собой! — На кухню ворвался Пушок, его морда была перепачкана в корице и сахарной пудре.
— Ты только не серчай, ведьмушка. Мы страсть как соскучились. Без тебя и праздник — не праздник, — вошедший Гриня водрузил на стол трехлитровую банку яблочного сока. — У тебя специи есть? Со мной тут туристы рецептом пунша поделились, хочу опробовать.
— Сенька, ты совсем спятил! — донесся с улицы голос Марьяны. — Я кому сказала — взять пироги? И где они? А ну живо дуй домой, растеряша.
Гости все прибывали и прибывали.
Кикимора Кира притащила миску, полную яблок, кто-то из лесовиков сунул Тайке в руку горсть очищенных орешков, мавка Майя, вооружившись ножом, строгала салат из огурцов и помидоров, а маленькая стеснительная водяница, чьего имени никто не знал, помогала чистить рыбу. Никифор достал любимую балалайку и начал наигрывать какую-то задорную мелодию, полуденница Поля тут же пустилась в пляс. Красные кисти ее пояса взлетали вверх при каждом движении, а бывшая болотница Марфа, потрясая рыжими патлами, лихо отбивала ритм деревянными ложками.
Веселье набирало обороты, и вскоре Тайка с удивлением обнаружила, что сама хлопает в ладоши.
— Попляши с нами, ведьма! — Майя, хихикнув, схватила ее за руки и вытащила в круг.
Не то чтобы на кухне было много места для танцев, но, как говорится, в тесноте да не обиде. Через полчаса Тайка уже валилась с ног.
Обессилев, она рухнула на диван, чтобы отдышаться, и вдруг услышала под собой недовольное бухтение Пушка:
— Тая, кажется, ты на меня села.
— Вообще-то, не на тебя, а рядом.
— Да, а кто мне хвост прищемил?
Тайка, смеясь, сняла с его хвоста полотенце, которым были укрыты Марьянины пирожки, и помахала перед носом коловерши. Тот смутился:
— Ой, оно само прицепилось.
— Конечно, а ты даже близко туда не подлетал. Опять все сожрал, да? Смотри, живот заболит.
— Тая, — Пушок наставительно поднял когтистый палец, — от пирогов ничего заболеть не может! Такая большая, а не знаешь.
