Тайка медленно, как во сне, обернулась. Перед глазами поплыли цветные пятна, и ей ощутимо стало не хватать воздуха.
— Но вы же обещали! — Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Я хочу, чтобы он жил!
— Каждому отмерен свой срок, — вздохнула Мара Моревна, вертя в пальцах желтый семилепестковый цветок с золотой серединкой и листьями-сердечками с тонкими золотистыми — будто проволочными — прожилками.
Тайка такой видела на рисунке в бабкиной тетрадке: златоцветик называется. Даже в волшебной стране редкий цветочек, зато полезный: любую болезнь может вылечить, кроме смерти…
Тайке стало еще обиднее: спасение было не просто близко, до него было рукой подать. И она не собиралась отступаться:
— Все говорят, что вы властны над жизнью и смертью! Неужели вы не можете сами оживить Яромира?!
— Могу, но не должна, — ведунья скорбно поджала губы. — Понимаешь, у бытия есть определенные законы, которые нельзя нарушать. Вот если бы у тебя была живая вода…
И тут Тайку осенило! Подпрыгнув на месте, она заорала:
— Стойте! Только не уходите никуда! Я знаю, у кого она есть!
***
Лис уже спал и совсем не обрадовался, когда Тайка вытряхнула его из одеяла и чуть ли не за шкирку стянула с нагретой печки.
— Где фиал с живой водой, который ты стащил? Живо отвечай! И не вздумай врать!
— Тише-тише, — Кощеевич зевнул. — Ну чего орешь? Кругом люди спят!
— Они не люди, а нечисть. Им и спать-то необязательно… — Тайка на всякий случай все же понизила голос, но вместе с тем еще крепче вцепилась в чародея — чтобы тот уж точно не удрал.
— Так я о себе говорю, — Лис глянул на нее с укором. — Или ты забыла? Я наполовину человек вообще-то!
— Тогда давай, поступи по-человечески. Помнишь, мы воду договаривались поделить поровну. Так вот, мне нужна моя половина прямо сейчас!
— Откуда вдруг такая спешка? — Кощеевич неосторожно клацнул зубами, едва не прикусив язык, и от души возмутился: — Да перестань уже меня трясти, ведьма! Я тебе не грушка и не яблонька!
Вместо ответа Тайка потащила его за собой в комнату. Собаки при виде Кощеевича грозно зарычали, и тот попятился (их неприязнь была взаимной), но Мара Моревна тихонько шикнула, и псы сразу успокоились.
А дальше Лису хватило одного взгляда на Яромира, чтобы все понять, — и даже зеркальце к губам прикладывать не пришлось, — но он, к величайшему (и весьма неприятному) удивлению Тайки, вдруг расхохотался в голос:
— Ну и для чего я, спрашивается, спасал этого дивьего дурака? Собой рисковал, между прочим! Чтобы он вот так бездарно раз — и помер? Оставь его, ведьма. Ну на кой ляд тебе сдался этот неудачник? Не гневи судьбу: если даже Мара Моревна не успела, — он низко поклонился женщине с цветком, явно гордясь тем, что узнал ее, — значит, так было суждено…
— Неправда! — Тайка шагнула ближе — почти вплотную к чародею. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. — Во-первых, это моя половина живой воды, и я ее добыла, значит, мне решать, на что ее потратить. Во-вторых, я не верю в предопределенность судьбы! А в-третьих, вот только честно: что ты сам ответил бы, если бы я такое про Василису ляпнула? Мол, просто оставь ее и смирись! Тебе бы понравилось, а?
Всё, кроме смерти (2)
Лис от такого напора даже стушевался, отступил на шаг и мотнул головой так яростно, что длинные, неровно остриженные пряди мазнули его по щекам. Без лишних слов он достал из поясной сумки фиал, оттолкнул Тайку, когда та потянула руки к живой воде, сказал:
— Я сам, — и подошел к мертвецу.
Дзынь — пробка вышла из флакона с некоторым усилием и с мелодичным звоном — будто бы кто-то случайно задел самую тонкую струну на скрипке. Чародей склонился над телом Яромира и недрогнувшей рукой влил в полуоткрытые губы несколько капель. Ничего не произошло.
— А ты не жадничай, — мягко пожурила его Мара Моревна. — Решил сделать доброе дело, так иди уж до конца.
Лис фыркнул, но нацедил — словно от сердца отрывая — еще несколько капель.
— Теперь довольна? — буркнул он, обращаясь к Тайке. — С тебя, кстати, еще за его вчерашнее спасение причитается. Надеюсь, ты не думала, что я вытащил его из той заварушки по доброте душевной?
— А с тебя причитается за разрушение моего круга, так что мы в расчете, — оскалилась в ответ Тайка. — И вообще, спасти Яромира ты сам предложил. Я бы и без тебя справилась. Но ты побоялся меня пускать из-за этой нашей связи с Василисой.
— Будь моя воля, я бы тебя вообще под замок посадил, — буркнул Кощеевич. — В то место, где вы, смертные, монеты держите. Говорят, нет хранилища надежнее.
— Сейф, что ли? — с нервным смешком предположила Тайка.
— Угу. Несгораемый.
Пока они препирались, Мара Моревна подошла к Яромиру и вложила златоцветик тому в ладонь, крепко сжав его пальцы своей рукой. А потом она запела на незнакомом языке, и в ее голосе Тайке послышался и перезвон весенней капели, и отзвуки далекой грозы с ливнем, и перекличка птиц, улетающих в теплые края, и завывание холодного зимнего ветра в печной трубе…
Даже Кощеевич в этот миг замолчал и аж рот раскрыл, внимая мелодическим чарам. А его восхищение дорогого стоило: он ведь и сам по части колдовских песен был дока.
На последних звуках песни Яромир открыл свои зеленющие глаза — чистые, словно после дождя, — и смущенно улыбнулся:
— Простите, кажется, я слишком долго спал…
— Век бы тебе спать, если бы не она, — Мара Моревна указала белым рукавом на Тайку. Потом, подумав, ткнула пальцем и в Лиса: — Ну и без него тоже не обошлось.
— Меня заставили! — Кощеевич сплел руки на груди и отвернулся, а вот Тайка, наоборот, бросилась Яромиру на шею — и тут уж дала волю всем невыплаканным слезам разом.
Дивий воин приобнял ее за плечи. Второй рукой потрепал по ушам обезумевших от счастья собак. Сам он, конечно, тоже радовался (ведь не каждый день удается умереть и потом воскреснуть!) — и все же, судя по глубокой складке между бровей, что-то продолжало его тревожить:
— Госпожа Мара Моревна, — Яромир приподнялся на локте. — Я ведь теперь не стану упырем?
Та подошла (псы вмиг отступили, прижав уши и хвосты, будто бы почуяли, с кем имеют дело), наклонилась и поцеловала дивьего воина в лоб.
— Кем-то определенно станешь, — с улыбкой сказала она, — но упырем — вряд ли. Просто имей в виду: пройдя сквозь чертоги смерти, нельзя вернуться к жизни, не изменившись.
Признаться, до Тайки так и не дошло, что означали эти странные слова. А вот Яромир, похоже, понял. Приложив ладонь к сердцу, он склонил голову перед Марой Моревной и молвил:
— Благодарю за щедрый дар.
Та улыбнулась — и растаяла в воздухе. И если бы не измочаленный и высохший стебелек златоцветика, оставшийся лежать возле кровати дивьего воина, можно было бы подумать, что ведунья им привиделась.
