Она часто моргает. Глубокий вдох. Извиняющийся взгляд.
— Прости… Можно я съем? — достает она руку из кармана, показывая мне… шоколадный батончик?
Непонимающе пялюсь на нее, еще не в силах закрыть распахнутый от удивления рот.
— Утром мы проспали, — начинает рассказ она.
— Кто? — перебиваю, понимая, что это «мы» сведет меня с ума, если я не получу ответ сейчас же.
— Я и дети, — смотрит с недоумением, безуспешно пытаясь справиться с хреновой упаковкой. — Потом в обед… — запинается, а я помогаю ей наконец-то разорвать обертку. — Спасибо! — благодарит она и, отводя глаза в сторону, продолжает: — В общем, у меня были дела, и я не успела поесть, а после звонок из полиции и…
Какие, на хрен, дела в обеденный перерыв?
Она как будто читает мои мысли и, еще сильнее смущаясь, поясняет:
— В обед… мы были у семейного психолога. — Видя мою помрачневшую физиономию, поспешно добавляет: — Я и дети. Ну, ты видел, что я… не справляюсь.
— Ешь, — киваю я на счастливого ублюдка, которому достается прикосновение ее губ. — Мне нужно быть уверенным, что следующий твой обморок произойдет из-за силы твоих ко мне чувств, а не из-за голода. — Целую, слизывая след шоколада с ее губ и мысленно уговаривая себя набраться еще… немного… терпения.
Надежда
Божечки! Я уже давным-давно должна была бы сгореть от стыда, но ему каждый раз удается мастерски сбить с меня пламя. Невольно вспоминаю Витьку… В таких случаях он делал все, чтобы я чувствовала себя еще более неловко, уверенно расправляя плечи на моем фоне.
«Самое главное — не начать мечтать», — напоминаю я себе Еськину установку. «Есть только сегодняшний день, именно его нужно прожить и… насладиться, — окончательно убеждаю себя я, — тем более что Александр Денисович… Алден».
Улыбаюсь. Мужчины не заморачиваются именами. Еся опять права!
— Мне нравится, как на тебя влияет шоколад, — говорит он, подхватывая мою кисть, скрещивая пальцы наших рук и устраивая их у себя на колене. Закрываю глаза, потому что еще один его пронзительно-голубой, откровенный взгляд, и я могу запросто стать виновницей аварийной ситуации на дороге. Но я — мать, мне нельзя! Несмотря на то что хочется задержаться в этом состоянии как можно дольше. Сгорать в его объятьях, видеть настоящее желание в его глазах, ощущать его заботу и внимание.
В очередной раз делаю глубокий вдох и запрокидываю голову, стараясь остановить слезы.
На один день у меня есть это все!
Александр
Вижу, как ее штормит, чувствую дрожь кончиков пальцев, которые не выпускаю из своей руки в течение всей поездки. Появляется дикое желание обрести магический дар, чтобы иметь возможность читать мысли и мгновенно разбираться со всеми возникающими проблемами. До этого я всегда справлялся своими силами, уверен, смогу сделать это и сейчас, но впервые хочется сразу, без этих задержек и проволочек.
Из-за нее.
Заезжая на территорию своего комплекса, предупреждаю охрану о доставке ужина, который заказал сразу же после откровения Нади. Вижу заинтересованные взгляды. Гости у меня бывают крайне редко. Женщины — никогда.
Режим ожидания активируется с момента, как мы покидаем машину. И — да, у меня только одно на уме! Слабые воззвания совести, что нужно дождаться ужина и сначала накормить свою женщину, моментально смолкают, когда я цепляюсь за ее теплый, янтарный взгляд. Поездка в лифте с соседской пожилой парой выглядит издевательством, потому что последние пару месяцев я, кажется, вообще не сталкивался ни с кем из местных жильцов.
Пять шагов.
Три оборота ключа.
Дергаю дверь на себя, одновременно обхватывая Надю за талию, и затягиваю внутрь квартиры.
Те же три оборота.
Все.
Моя.
Фиксация знания в пространстве и времени. Осталось только озвучить:
— Ты — моя!
Мозг принимает как данность. Звук удара ментальной печати одобрения, и музыкальное сопровождение барабанной дроби ударов сердца.
— Да, — соглашается она, поворачивая голову, приоткрывая губы и прикрывая глаза.
Погнали!
Ее пальто за доли секунды оказывается на полу. Про дурацкое платье я думаю, как про лягушачью шкуру: сожгу! Мне нужен круглосуточный доступ ко всем частям ее тела! Одно движение, и этот темный кусок ткани составляет компанию пальто, а меня накрывает, потому что Надя остается в белье телесного цвета, таких же чулках и элегантных черных ботинках.
— Можно мне в душ? — ошалело моргает она, судя по всему, впечатленная моим напором и скоростью.
— Можно, — охреневаю я от ее простоты, сглатывая и тем самым не позволяя сердцу, бьющемуся в районе горла, вырваться из тела.
Приседает, снимает обувь. Разворачивается и, демонстрируя свою попу, обтянутую тонким материалом трусиков, безошибочно определив направление, идет в ванную.
«Во всем есть свои плюсы», — коварно усмехаюсь я, пряча ее вещи в самый дальний шкаф.
Скидываю с себя абсолютно все и без стука, на правах хозяина, вхожу к Наде.
Маленькая тонкая фигурка за запотевшим стеклом душевой кабины притягивает с силой неодимового магнита.
Касаюсь дверцы, аккуратно ее сдвигаю, делаю шаг внутрь и также бесшумно ее закрываю.
Она стоит ко мне спиной с запрокинутой назад головой и лицом, подставленным под струи теплой воды, бьющие из душа.
Прекрасна…
Опускаю ладони на ее плечи и больше не останавливаюсь , вспоминая все линии и рельефы, знакомые с той… первой ночи.
— Детка, ты сводишь меня с ума! — шепчу ей на ухо, разворачиваю и закидываю ее себе на бедра.
— Саш, ты делаешь со мной то же самое. — Переплетает руки у меня на шее, подтягиваясь и вжимаясь в меня своей грудью с затвердевшими от возбуждения сосками.
Вверх.
Вниз.
Вверх.
Дразнится, точно зная, какой эффект производит, с каждым разом спускаясь все ниже и ниже. В один из спусков я не выдерживаю и, плотно стиснув мокрые ягодицы, насаживаю ее на себя.
Сдержанный стон.
Она распахивает свои огромные глаза и смотрит так, как будто видит меня впервые.
— Хочу запомнить… — слетают с ее губ едва различимые слова.
— Ты запомнишь, — обещаю. — Хотя, Надя… У тебя не будет возможности забыть, потому что я буду напоминать тебе об этом раз… за разом… Раз… за разом…
Я как долбанное эхо повторяю эти слова, врезаясь в нее изо всех сил и чувствуя, как возбуждение, скопившееся в моем члене, начинает требовать немедленного освобождения. Ей невозможно сопротивляться, она вся, как обжигающее желание, следы от которого прямо сейчас выплавляются на моем сердце.
