– Уверены, что со мной он тоже только поговорит? Я же не Донцов, – хватается она за свою взаимную обиду на Соболева.
– Уверен.
– Тогда ладно, вам я доверяю, – забирает она из моих рук пустую тарелку, водружая на свою, и тут же вручая их проходящей мимо официантке. – Сейчас я ещё к Сониной и Довлатовой, и наши обязательные пункты выполнены, – гордо расправляет плечи Маша.
– Потом ко мне, – соглашаюсь я с её планом, – первый танец МОЙ!
– Ну уж точно не Крапивина, – сводит она всё к шутке.
А меня это здорово задевает.
Поэтому за всеми передвижениями Маши я слежу с утроенным вниманием и, когда на горизонте вновь начинает маячить Крапивин, рушу все его планы, приглашая её первым.
Лёгкая мелодия, скольжение по ещё практически пустому пространству, позволяет полностью сконцентрироваться на танце. По движениям и развороту корпуса, я понимаю, что у Маши не просто есть база, она чувствует музыку, проживает её. Позволяет мне вести, но добавляет и что–то своё, даря непередаваемое ощущение парения и. . . счастья.
Ловлю себя на том, что даже дыхание подстраивается под ритм музыки, становясь глубже, размереннее, напоминая больше какую–то невероятно интимную медитативную практику, чем танец.
Поэтому когда я ощущаю, что всё близится к завершению, оторвать её от земли, приподнять так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, тесно прижать к себе, кажется таким правильным. Как и то, что она подается вперёд, касаясь своими губами моих, разрешая мне закончить танец так, как и должно, полностью растворяясь в самом естественном поцелуе в моей жизни.
Глава 29
Мария
Я всегда любила музыку и танцевать. Позиция отца по этому поводу была категоричной – глупости и баловство, которое только отнимает время, когда можно заняться действительно полезными вещами.
И я занималась. . . Но всё же два года посещала студию бальных танцев втайне от него и только потому, что у мамы было стойкое убеждение, что в той карьере, которую она для меня наметила, это точно пригодится.
Пригодилось!
А для души были редкие побеги под прикрытием вместе с Ришкой на тусовки по уличным танцам.
Поэтому, когда Илья Константинович приглашает на танец, я с радостью соглашаюсь.
О–о–о!
С восторгом замираю от того, как мастерски он ведёт, и так же, как и я, наслаждается танцем, в отличие от большинства моих предыдущих партнёров, у которых выражение лица, как правило, сигнализировало только – не вздумай сбить меня со счёта, девчонка!
Это подкупает, позволяет расслабиться, впуская мелодию внутрь себя, полностью ей отдаваясь.
А ещё одобрение! Мне никогда не удается насладиться им до конца. . . Его всегда мало!
Да, я наверстываю упущенное за то время, когда ещё нечем было похвастать и всё, что приходится на мою долю сейчас, помогает мне залатывать те прорехи, которые остались ещё с детства.
Мной гордятся, меня ценят и я, кажется, нравлюсь. . .
Его карий взгляд притягивает и уже не отпускает, разрешая использовать себя, как надёжную опору – сильную и прочную.
И взятое с меня обещание обязательно обращаться с текущими проблемами, а не грозное отцовское – "разбирайся со всем сама".
Легко, просто, так, что мои ноги почти не касаются пола, а потом я и вовсе взлетаю, и мне безумно хочется разделить мгновение с тем, благодаря кому всё это случилось.
Губы. Тепло его кожи. Счастье. Благодарность.
И вдруг всё меняется – он оказывается слишком близко, так что наши сердца, кажется, ударяются друг об друга, игнорируя сдерживающие их преграды. А то, что было лишь отзвуком прекрасного настроения, мгновенно перерастает в безудержный шквал эмоций от такого потрясающего поцелуя, что всех его немногочисленных предшественников, как будто и вовсе не было в моей жизни. . .
М–м–м. . .
Он возвращает мне сознание, вместе с дыханием, опуская и отпуская. Пронзительный взгляд, который безумно смущает, но сразу же за ним такая теплая улыбка и:
– Маша, бывают моменты, когда по–другому было бы просто глупо, – легко сжимает он мою кисть, и я понимаю, что с меня не будут требовать объяснений или отчитывать за нарушение общественных норм.
Илья Константинович с такой лёгкостью позволяет мне оставить это восхитительное мгновение себе, что у меня даже не находится слов для ответа.
Киваю, окончательно приходя в себя и только сейчас понимая, что кроме нашего внутреннего, у нас есть ещё и внешнее. Дергаюсь, потому что Илья прикрывает меня собой от большей части зала, и мне не видно происходящего вокруг.
– Все нормально, – говорит он настолько спокойным голосом, что не остаётся ничего иного, как расслабиться. – Здесь не снимают. Только общие фото на входе для прессы. Маш, это длилось всего несколько секунд, даже если бы кто–то и захотел запечатлеть нас в процессе, просто не успел бы достать телефон. Ну и если вопрос поставят ребром, – губы Воронова растягиваются в искренней улыбке , – я просто на тебе женюсь.
– Илья Константинович, – говорю я с укором, но блеск его глаз заставляет осечься и отвести взгляд.
В последние дни я просто везунчик на подобного рода ситуации: сначала с Соболевым, потом открытые объятья бабули Чернова, теперь вот и с третьим боссом нам есть, что обсудить.
А виной всему моя импульсивность. . . Накопившийся за год учебы и работы стресс.
Ещё пара бесед, где я прикидываюсь тенью. Окружающие, судя по всему, действительно ничего не заметили. Вот и славно!
– Все, Маша, на сегодня всё, – подводит итог вечера Илья, крепко удерживая мою руку в своей и не отпуская ни на секунду.
А вот теперь я этого не понимаю. . .
Он что, и вправду женится?. .
Мы покидаем шикарное здание, садимся в машину и только тогда Илья Константинович выпускает мою руку из своей.
А дальше у нас происходит обычное рабочее совещание, когда он даёт расклад всего вечера, четко, без воды, только самое главное и существенное.
Хочу научиться так же!
Достаю телефон, делая пометки уже на следующую неделю.
– Да, Илья Константинович, совсем забыла вам сказать, – вспоминаю я, важную информацию, когда босс замолкает. – Никита Владимирович согласился на возвращение Алика.
Взгляд, словно у меня не все дома.
– Нет, правда! Только предупредил, что с его стороны никакого содействия я не получу.
Воронов приподнимает бровь, с усмешкой комментируя:
– Было бы странно, если бы предложил. Но то, что согласен, уже хорошо. Как тебе это удалось? – его глаза стремительно сужаются в подозрительном прищуре.
