Потому что тут женская грудь вновь впечаталась в кафель — уже другой, сзади навалилось твердое, жаркое тело, мужские губы прихватили мочку ее уха, женские ноги взлетели на носочки с новым его первым движением…
После Костя спустился на первый этаж — себе и Агате за водой, а она свернулась на его огромной кровати, не находя в себе сил ни на что, кроме как трепетать, испытывая невероятную смесь… Ей было так хорошо, что даже бабочки подуспокоились. Или может просто к херам окончательно перебили друг друга. Но ей как бы без разницы. Просто хорошо…
В голове туман. В теле боль усталости и сладость удовлетворения. На часах — глубокая ночь. И по уму…
Костя сейчас вернется, они попьют, он соберется сам, принесет ей вещи с цокольного, она оденется, сядет в машину, дальше — квартира…
Но даже думать об этом было сложно. Хотелось просто лежать. И чтобы он гладил.
В его спальне тоже было большое окно, через которое пробивался лунный свет. Отсюда вели три двери. Одна — на этаж. Одна — в душевую. Одна — в гардеробную. Попасть туда Агате было интересно, но опять же — не было сил.
Это немного грустно, потому что вряд ли когда-то еще появится такой шанс, а ей было дико любопытно… Там ведь живут все те вещи, которые он так небрежно скидывал на ее пол…
И там-то все наверняка висит идеально…
Превозмогая себя, Агата вытянула руку, провела по ткани постельного там, где в теории мог бы лежать Костя…
Но это тоже было бы слишком.
Впрочем, «слишком» уже то, что он её сюда привез. Агата не рискнула бы спросить, почему… Зачем… Много ли вот таких же «Агат» бывало в этой комнате и на этой постели, но почему-то чувствовала себя очень исключительной в этот момент. Будто он… Примерял её на свою жизнь, что ли…
И речь абсолютно не об отношении, как к вещи. Просто…
Наверное, чтобы понимать, что имеется в виду, нужно пробраться Косте под кожу. Познать его так глубоко, как это вообще возможно.
Агате казалось, у неё получилось.
Она одернула руку, пряча ее обратно в рукав громадного халата, когда в спальню вернулся Костя. Подошел. Дождался, пока Агата сядет, открыл бутылку с водой, протянул…
Следил, как жадно она пьет, как халат падает с плеча, усмехнулся, когда Агата поправила, сжимая на груди…
Вероятно, его забавляло целомудрие после того, как дважды кончила, ничего особо не стыдясь.
Но комментировать он не стал.
Забрал бутылку, поставил на тумбу. Снова повернулся к кровати, когда Агата подбиралась к краю, чтобы встать. Элементарно хотела избежать нетерпеливого постукивания Кости пальцем по месту на запястье, где должны быть часы, с предложением поторопиться…
Вот только он удивил. Агата успела опустить на пол ноги, когда руки наклонившегося мужчины сжали постель по бокам у ее бедер.
Его лицо оказалось очень близко. Агата вскинула взгляд, сглотнула. Чувствовала дыхание, видела усмешку. И приказ во взгляде тоже видела…
«Вернись на место. Чего всполошилась?».
Это снова разлилось теплом… Недодохшие бабочки принялись биться в конвульсиях…
— Спешишь куда-то? — Костя спросил, склонив голову, смотря прямо в глаза. Агата опустила свои, зная, что краснеет. И пусть он этого не видит, ведь в спальне погашен свет, но определенно чувствует…
Костя следил, как она отползает назад, медленно ложится. А потом замирает — разом вся. Вплоть до сердца. Потому что он делает то же самое.
Устраивается там, где она предполагала, подтягивает подушку чуть выше, тянется на тумбу за сигаретой, подкуривает…
Позволяет ей так же, как в квартирке, прижаться головой к его плечу, закрыть глаза, расслабиться, чувствуя запах дыма и непроизвольные касания свободной мужской руки к волосам…
Пока Агата не отстранится первой.
Не перевернется на живот, чтобы впитывать его взглядом.
Скользить по лицу, по телу, упиваться…
Пока не поймает его ответный — долгие и будто бы плотный. Ощутимый даже. Говорящий. Такой, что тут же снова хочется почувствовать его прикосновения на своей коже.
Слишком сильно, чтобы не стянуть халат, использовав абсолютно беспонтовое основание «жарко что-то»…
А потом снова трепетать.
Потому что Костя тушит сигарету, упирается локтем в подушку, устраивает голову на ладони, а свободной рукой начинает водить по ее спине, ягодицам, бедрам, параллельно путешествуя по тем же маршрутам взглядом…
Агате хочется верить, что в лунном свете она выглядит как-то по-особенному. Чтобы и он тоже эту ночь запомнил. Потому что она — на всю жизнь ведь. На всю жизнь…
Ей невыносимо хорошо. И еще немного лучше, когда Костя приближается, касается губами голого плеча, смотрит при этом в глаза, пробегается пальцами от копчика вверх по позвоночнику, посылая по телу сладкий озноб…
Это уже не о сексе. Это просто о нежности.
Его редкой-редкой. И сладкой-сладкой.
Но в какой-то момент Агата напрягается. Потому что всё те же пальцы поднимаются по шейным позвонкам, скользят в сторону, обводят ухо, тормозят на скуле, прижимаются к шраму…
О котором она снова забыла. Почти совсем забыла. А теперь так больно вспомнила.
Агата поймала его любопытный взгляд, шепнула:
— Не надо, Кость, пожалуйста…
Попыталась отклониться, понимая, что сейчас её душа слишком открыта и ранима. Слишком легко в нее плюнуть. И пусть ему действительно похуй, но ей бы хотелось, чтобы он продолжал не замечать…
Только вот…
— Кто это сделал?
Костя спросил, Агата замерла. Закрывая глаза, выдохнула… После всего, что он для неё сделал, наверно, нужно ответить. Просто из благодарности. Он ведь доказал, что достоин её. Но Агата… Все равно была не готова.
Попыталась пожать плечами, будто бы улыбнуться, чувствуя, что палец мужчины чуть соскальзывает по скуле, но остается на шраме…
— Тот же человек, который убил твою мать? — а следующий вопрос будто ножом проворачивается… У Агаты перехватывает дыхание, она долго смотрит Косте в лицо… И наверное никогда еще не была так ранима… Но ни слова выдавить не смогла. Кивнула просто.
— Он жив?
А потом медленно перевела, чувствуя, что палец скользит еще ниже.
Нет. Он не жив. Он совершенно точно не жив.
— Ты из-за него боишься?
Агата будто сторонний наблюдатель почувствовала, что по ее щеке скатывается тяжелая слеза. Это было странно. Ведь глаза вроде бы не плакали, но Костя что-то определенно собрал пальцами, оставляя в покое щеку наконец-то, поднося к своему лицу раскрытую ладонь, глядя с любопытством на блестящий влагой отпечаток… Будто слёз в жизни не видел… Вот глупый…
