Ничего нахрен не хочется.
Разве что приехать, отрубиться, предварительно накачавшись, чтобы утром проснуться в меру бодрым, привычно циничным. Убедить себя, что по-прежнему непобедим. Всё по-прежнему идет по плану.
Но она зачем-то приперлась. Села на ступеньки. Смотрела. Душу вынимала. Бесила. Провоцировала. Гаврила к ней приезжал. В возможности она его не органичивает… Благородная со всем сторон. Правильная.
Молодец, чё. Это он проблемный. Это он не старается.
Но раз она хотела, чтобы он был с ней той еще гнидой — не вопрос. Всё будет.
Глава 8
Агата до последнего хотела верить, что Костя передумает. Сжалится. Постесняется. Осознает…
Что это просто огромная глупость тащить жену с тревожным расстройством в толпу незнакомых людей.
Несколько раз даже порывалась снова попытаться поговорить с ним по-человечески и по-умному. Но Костя каждый раз пресекал.
Вероятно, в его голове перещелкнуло. Считал, что целый месяц вел себя пиздец как благородно… И устал.
Агата с удовольствием злилась бы еще и на это, но куда чаще ее парализовал обессиливающий страх.
Она даже не пыталась сопротивляться, когда в тот самый день ей привезли платье, обувь, Гаврила привел двух девушек, которые должна были «помочь» с прической и макияжем.
По лицу верного Костиного то ли друга, то ли прихвостня было понятно — ему жалко Агату. Только это ничего не меняло. Он четко исполнял указания.
Сам Костя приехал, когда Агата была вроде как готова.
Платье оказалось очень красивым. Черное шелковое, струящееся по силуэту. С голыми плечами и полуобнаженной спиной. Его приятно было касаться… В нем противно было находиться. Потому что обертка. Выбранная мучителем.
Посторонние ушли, не дождавшись от «клиентки» слов восхищения или благодарности, Гаврила тусовался где-то на территории. Агата сидела в своей спальне, откровенно не понимая, как она всё это переживет. И нужно ли…
Так ли ей вообще нужно это переживать? Зачем? Чтобы Костя и дальше мог в свое удовольствие ее мучить, выворачивая каждый её поступок и каждое её слово наизнанку, пользуясь своей неповторимо эгоистичной логикой?
Неужели правда не понимает, насколько ему будет стыдно, когда её накроет панической атакой прилюдно?
То, как плохо будет ей, неважно. Для него — точно неважно. А для неё… Страшно, конечно. Это ведь ужасно. Всё прекрасно понимать и не мочь с собой ничего сделать. Чувствовать, как сердце заходится, дыхание сбивается, оседать на пол и закрывать голову руками, будто это может спасти…
Она уже не раз переживала такое. Она вроде как знает, что живучий человеческий организм не даст умереть от панической атаки физически, но морально… Это очень сложно.
И неизбежно. Это Агата прекрасно понимала.
Никогда себя не переоценивала. И сейчас не собиралась ударяться в оптимизм. Если вокруг нее будут люди-люди-люди… Если там будут вспышки-вспышки-вспышки… Если где-то рядом разобьется бокал, кто-то слишком громко рассмеется, музыка даст внезапный бит — она сорвется. Как бы ни концентрировалась, как бы с собой ни договаривалась. Да и… Зачем?
Ради Кости?
Ради себя?
Ради чего?
Непонятно.
Так же, как непонятно, почему он так жесток.
Так же, как больно, потому что она успела немного поверить, слегка опомниться, чуть-чуть намечтать. Совершенно зря.
Агата вздрагивала, слыша, как Костя поднимается по лестнице. Не замыкалась и даже не думала. Он же четко сказал: выпендриться попробуешь — пожалеешь. Она не сомневалась: Гордеев не бросает слов на ветер.
Тупое сопротивление бессмысленно. А на умное у нее нет ресурса.
Агата чувствовала, что её немного мутит. Ей было противно смотреть на себя в зеркало.
Не потому, что сделали плохо. Наоборот. Постарались. Отработали наверняка огромные бабки.
Шрам по-прежнему виден, но не бросается в глаза. Беда лишь в том, что дело не в шраме.
Костя вошел без стука, окинул Агату взглядом…
И сам молчал, и от нее очевидно ничего не ждал.
Агата понятия не имела, как он расценивает ее апатичное молчание, но у самой… Просто пусто.
Везде. В голове. В душе. Тошнит немного и гадко. Это, пожалуй, всё. Вслед за протестом и попыткой договориться к ней пришло смирение. Пусть как хочет — так и развлекается. Ей уже всё равно. Уже даже выжить не хочется.
Может и к лучшему… Получит сильный стресс. Скинет. Решать проблему не придется. Сама решится. И она может тоже решится. Мало ли… Кровью истечет…
Жалко только, что это не кирпич, который убивает моментально и без страданий. Будет больно…
— Надень…
Костя подошел, достал из кармана кулак, раскрыл его перед Агатой…
Она несколько секунд тупо смотрела, сглотнула, подняла взгляд на его лицо. Тоже безэмоциональное. Но не так, как у нее.
Ее безэмоциональность — свидетельство бессилия. Его — силы. Он уверен в себе. Он великолепен. Он охуительно прав. Всегда и во всем. В нем нет ни грамма сомнений.
А на ладони — кольцо. То самое, которое она надела всего раз и сняла почти сразу. То самое, которое оставила в его спальне, потому что нахрен не сдалось.
Но он приволок.
Побрякушек, в которые ее одели вместе с платьем, недостаточно.
Гордеевская жена не может явиться на мероприятие без обручального кольца. Люди не поймут.
А то, что зал облюет или в истерике забьется — его не колышет.
Вздохнув, Агата взяла вроде как символ любви и верности для нормальных людей, а для них с Костей символ его сумасшествия и её глупости. Как назло, скользнуло по пальцу идеально. Только смотреть на него Агате не хотелось.
Исполнила приказ, отвернула голову к окну…
— Идем…
Услышала негромкое, почувствовала, что хочется кривиться. Головой замотать. За кровать ухватиться. Кричать истошно и не даваться. Устроить истерику здесь, чтобы там не случилась. Но…
Это не спасет. От Кости и его упрямства не спасет ничего.
Агата встала, собиралась обогнуть мужа по дуге и выйти, но он не дал.
Она сделала шаг в сторону, он тоже. И во второй раз так же…
Агата подняла взгляд, поймала его.
Задумчивый. Внимательный. Пристальный и возбужденный. Он всегда её хочет. До сих пор её хочет. А она… Уже нет. Она не мазохистка. Хотя бы в этом нормальная.
Агата чувствовала, как напрягается всем телом, будто удара ждет, когда он тянулся к её плечу пальцами… Вздрогнула, когда дотронулся до бретельки и кожи…
