Ей сделали УЗИ и забор крови. Говорили больше с сопровождавшей дочь мамой, чем с самой Полиной.
Поля пыталась поймать взгляд молодой женщины-гинеколога, но та практически ни разу этого не позволила. Полина волновалась ужасно – за себя и за ребенка. Хотела по глазам хотя бы понять – зря или нет.
Если бы кто-то попытался заговорить с ней об аборте – закрыла бы уши просто. Но и потерять ребенка тоже очень боялась.
Мать по-прежнему была к ней холодна. Сжимала губы и хранила молчание за редкими исключениями – по необходимости.
Полину утомляла эта манера, она даже несколько раз чуть не сорвалась на крик:
– Мама, да очнись ты!!! Я же твоя дочка, черт тебя возьми!!!
Но сдержалась… И хорошо.
Находясь в своей комнате – бесконечно набирала Гаврилу или думала о том, что стоит набрать. Наравне с непониманием её крыло страхом. А вдруг с ним что-то случилось? Её Гаврила не стал бы игнорировать. Он не оставил бы одну так надолго.
Но факт в том, что её звонки остаются без ответов. Сообщения читаются… И ничего.
В голове бесконечно крутится навязчивая мысль о том, что нужно попасть в его квартиру, но как это сделать, Полина не знает.
Отцу даже не заикается, он четко дал понять, что это под запретом. Да и Полина боится, потому что именно он – отец – своими словами сеет сомнения, которые просто убивают.
Её Гаврила не обманщик. Они венчаны. Он перед Богом не соврет.
* * *
Жизнь Полины понемногу налаживается. Стремится к тому состоянию, в котором девушка провела девятнадцать лет до встречи с Гаврилой за исключением нескольких мелочей: ей по-прежнему запрещено покидать дом без сопровождения… И она беременна.
Родительский прессинг сошел на нет. Отцовское всепринятие даже пугает. Полина продолжает чувствовать, будто он ждет от нее покаянных слез, но Поля не кается. И продолжает ждать своего Гаврилу. Он же… Продолжает её игнорировать.
Его телефон работает, но трубку он не берет. Читает сообщения, но не отвечает. Попасть к нему домой Полине не удастся, её туда не отпустят, но как понять его молчание – девушка не знает.
Убеждает себя, что так надо. Каждый вечер ложится с одной мыслью: она еще один день ему доверяла. Он её не предаст.
Только когда он что-то сделает? Когда появится? Когда ей станет легче?
Полину больше не запирают в комнате, она может свободно передвигаться по дому и территории вокруг него. Она не выпускает из рук телефон и как сумасшедшая следит, чтобы он всегда был заряжен.
Старается нормально питаться и прислушиваться к ощущениям, которых по-прежнему почти нет. Слава богу, тянущие боли тоже прошли. Но она так и не знает о своей беременности практически ничего. Ни срока, ни состояния плода, ни результатов анализов.
Однажды мама принесла ей целую коробку витаминов и, кривясь, приказала пить.
Странно, но она реагировала на Полину и её состояние острее, чем вспыливший поначалу отец. Ей будто каждый раз делается неприятно от необходимости находиться рядом с дочерью. А дочери приходилось тушить в себе обиду из-за того, что родная мать ею брезгует.
Но это – меньшая из Полиных бед. Главное, чтобы её отпустили с Гаврилой.
– Полина, зайдешь? – она поднималась в комнату, бессознательно поглаживая живот пальцами. Не заметила отца, который стоял над лестницей, следя за ее приближением.
Вскинула взгляд, одернула руку чуть позже, чем осознала – он следит за ее движениями. Покраснела…
Кивнула.
Следовала за ним по коридору до кабинета.
Зайдя, окинула взглядом, направилась к креслу. Поймала себя на мысли, что практически перестала чувствовать напряжение. Отец давно не давит. А единственный принципиальный для неё вопрос продавить невозможно.
Полина на аборт не пойдет. Полина дождется Гаврилу.
Девушка следила, как отец прохаживает по своему кабинету, как останавливается у окна, сначала в него смотрит, потом, оглянувшись, с улыбкой на Полю.
Под его взглядами Поле стыдно, но она держится.
– Ты немного успокоилась, я посмотрю…
Кивает в ответ на его замечание. Грустно, что он начал обращать внимание на ее состояние только вот сейчас. Она в детстве до потолка бы прыгала от осознания – папа волнуется.
– Разговор не самый приятный будет, Поль. Но и не поговорить мы не можем.
Полине, конечно, не хочется, но протестовать она не пытается. Ежится только, руками себя обнимает.
Михаил подходит к рабочему столу, берет папку, взвешивает в руках сначала, потом ей протягивает.
– Это что?
– Возьми, полистай…
Пожимает плечами, встряхивая еще раз. Смотрит на папку сначала, потом на Полю.
Ей брать не хочется, но отказываться, наверное, бессмысленно.
Поэтому пластик ложится в ладонь. Полина открывает…
Она сразу начинает дрожать – на неё с фотографии смотрит Гаврила. Это так больно, что сердце реагирует, а ещё учащается дыхание.
– Только без слез, хорошо? – отец просит, Полина кивает просто чтобы кивнуть. А сама переживает новую сложнейшую в жизни минуту. Смотрит во все глаза, которые действительно застилают слезы.
Она их смахивает, хмурится, читать пытается…
Гаврила Афанасьевич Круглом, год рождения, поселок Любичи. Это, кажется, досье…
– Ты же не знала, с кем связалась, правда? – Поля вскидывает взгляд с сомнением на отца. Тот смотрит на неё внимательно, не отрываясь. Она знает – с самым лучшим на свете парнем. Самым заботливым. Любящим. Честным.
Знает, но вслух не произносит. Снова опускает взгляд на строчки его биографии.
– Он как на работу устраивался, документы подделал. Это Турова не оправдывает. Он свое тоже получит, что так нас подставил, но ты знать должна, с кем… Была.
Отец демонстрирует верх сдержанности. А Полине даже не обидно. У нее сердце бьется быстро-быстро, а глаза скользят по строчкам.
Может быть её состояние очевидно отцу. Может просто хочется говорить вслух, но он себе в этом не отказывает.
– Этот пацаненок, дочь, шестерка одного опасного человека. Он преступник. Крыска. Специализируется на замках – обычных и не только. Ломает защиту разных систем…
Полину бросает в дрожь, она снова отрывается от папки и вскидывает взгляд на папу. На его лице нет особенных эмоций, а её изнутри разрывает.
Она ведь знала, что Гаврила не совсем чист на руку. Всегда знала. Так почему сейчас так… Гадко?
– Ты же и без меня знаешь, что он Марьяна нашего избил? – отвечать ей не приходится. У отца подрагивают губы и коротко вспыхивают глаза. Он знает, что она знает. И это вроде как ему прощает… – Думала, наверное, что это романтично даже… За тебя такое сделал… А он вряд ли за тебя, малыш. Для него это – норма поведения. Беспредельщик он. Да только ладно, будь он просто беспредельщиком. Бог с ним, просто меня вы обманите…
