Азарин набрасывает на меня пиджак и, подхватив под руку, ведет к лифту.
В машину мы садимся вдвоем, если не считать водителя.
Папа едет на своей, а у дома вручает мне пакет с лекарствами и настоятельно просит не рассказывать маме о произошедшем.
Тим, между прочим, кивает в такт его просьбе.
— Вы, блин, серьезно? — бешусь и, круто развернувшись, бегу в дом.
С мамой сталкиваюсь почти сразу. Она, видимо, слышала, как приехали машины, и шла нас встречать. Целую ее в щеку. Улыбаюсь, спрашиваю о том, как прошел день, отвечаю на несколько ее вопросов о том, как прошла свадьба, и, сославшись на головную боль после банкета, поднимаюсь к себе.
Стаскиваю платье, принимаю душ. Выдыхаю.
Все делаю почти на автомате. Слабость никуда не делась, но я себя перебарываю.
После капельницы мне посоветовали пить теплую жидкость сегодня и не набрасываться резко на твердую пищу после моих бесчисленных смузи в течение последних недель.
Азарин появляется в моей комнате через полчаса. Я как раз мажу лицо кремом перед зеркалом.
Видимо, все косточки мне с отцом уже перемыли. Кривлю губы и в отражении наблюдаю за тем, как Тим расстегивает верхние пуговицы на рубашке, а потом в два движения стягивает ее с себя через голову и бросает на кресло.
В ванную ко мне заглядывает уже по пояс голым.
— Что? — спрашиваю, но лицом к нему не разворачиваюсь.
— Как ты себя чувствуешь?
Теперь он разговаривает со мной спокойно, не в приказном тоне, а в глазах читается беспокойство. Именно они меня и подкупают. Глаза его.
Я смягчаюсь, даже улыбку на губах вырисовываю.
— Все хорошо. Не переживай.
— Я, если честно, охренел, когда ты в обморок упала. Не ожидал…
— Сама не думала, что так получится.
Тим кивает, упираясь ребром ладони в косяк, медленно сжимая пальцы в кулак, а потом спрашивает:
— Мне весь вечер не дает покоя вопрос — зачем ты худела?
— В платье хотела влезть.
— В это, что ли? — подцепляет плечики и оттягивает материал на себя в том месте, где пришита бирка с размером. — Ясно.
Заворачиваю крышку на тюбике крема под треск ниток и в ужасе поворачиваюсь к Азарину лицом.
— Ты совсем?
Мое сердце точно сейчас в пятки уходит. Он же разорвал мое платье…
— Если бы не твое платье, — бросает лоскуты себе под ноги, — этот день закончился бы иначе.
Тим делает широкий шаг. Оказавшись за моей спиной, упирается ладонями в края раковины. Мы смотрим друг на друга через зеркальное отражение.
— Как? — шепчу, потому что во рту резко пересыхает.
Наблюдаю за темными густыми ресницами, которые отбрасывают яркую тень под глазами. Тим смотрит куда-то вниз. Кажется, что-то из кармана достает.
Странное такое предчувствие. По позвоночнику ползет робкий холодок, от которого плечи покрываются густыми мурашками. Я даже на цыпочки привстаю от нервов.
А когда перед глазами появляется красная бархатная коробочка, пропускаю вдох и, пошатнувшись, откидываюсь Тиму на грудь.
— Это…
Перевожу взгляд от красного бархата к зеркалу, в котором мы с Тимом сталкиваемся глазами.
Едва слышный щелчок. Нерешительно смотрю вниз, а губы сами приоткрываются.
— Я…
Сглатываю. Говорить отчего-то становится трудно, а внутри все замирает. Мы молчим. Только смотрим друг на друга в зеркальное отражение.
Тим надевает кольцо на мой безымянный палец. Камешек переливается под светом ламп, и я чувствую, что вот-вот расплачусь. Никогда не была особо сентиментальной, а сейчас вот расклеилась что-то…
— Я хотел под завершение свадьбы, мы с Королевым целый план придумали…
— Какой? — еле разлепляю губы.
— Перед залпом салюта, бахнуться на одно колено…
— Прямо при всех? — в ужасе распахиваю глаза.
— При всех.
Тим улыбается, и я копирую его эмоцию. Нет, я и сама испытываю наивысшую степень эйфории, просто страшно мне тоже.
Это же серьезный шаг. Ответственный. Семья…
Мамочки! Это же практически другая жизнь. С нуля.
А учеба? У меня совсем нет денег. На что жить? Где жить?
Родителям как-то надо сказать. Так много вопросов, там много этих — как и почему…
— Тим, — выдыхаю, а потом замечаю, как он поджимает губы.
— Это нет? — выдает уже более мрачно.
— Нет. То есть да. Черт, — качаю головой и часто дышу. — Я согласна.
Не узнаю свой голос. Получается со скрипучим визгом.
— Но мне немножечко страшно, — кусаю губы и чувствую дрожь в пальцах.
Тим обхватывает мои руки, целует в висок, и вся эта зашкаливающая нервозность начинает утихать.
В какой-то момент сама к нему на шею бросаюсь. Обнимаю крепко-крепко. Чувствую, как его теплые ладони гладят мою спину. Зажмуриваюсь.
— Арина Азарина, — шепчу себе под нос, утыкаясь Тиму в грудь.
Это что-то за гранью моего понимания.
Если бы кто-то два года назад сказал мне, что в двадцать я выйду замуж, я бы не то что не поверила, я бы до последнего спорила, что такое абсолютно невозможно. У меня учеба, планы, перспективы, карьера… Нет в моей жизни места семье. А теперь?
Теперь я просто не представляю, как это — просыпаться, когда Азарина рядом нет. Месяц какой-то, а я настолько привыкла, что он рядом. Вот буквально на днях у родителей ночевала, точно в своем доме, но все будто чужое какое-то стало. Неправильное.
Меня топит в нежности к Тиму и моменту в целом.
Привстаю на носочки. Тянусь к его губам. Целую. Без языка и страсти. Сейчас мой поцелуй другой, в нем столько невыраженных эмоций, трепета.
Он практически живое подтверждение моего стократного ДА!
Когда запрокидываю голову, понимаю, что вижу в его глазах то же самое. И это подкупает, когда на тебя так смотрят, будто ты самое драгоценное, что только может быть в жизни.
— Но как мы будем жить? — все же решаюсь озвучить то, что очень сильно меня беспокоит.
— Я уже все придумал.
Тим подтягивает меня к себе и приподнимает над полом, чтобы усадить на край стола, в который вмонтирована раковина.
Уже рефлекторно ноги развожу. А если учесть, что на мне халат, но нет белья…
Тим скользит взглядом по моему обнаженному колену и кладет поверх свою ладонь, чуточку сжимает, а у меня мурашки и разряды тока по всему телу.
