Жить на природе, на свежем воздухе, не переедать, хорошо высыпаться… Этот загорелый маленький человечек с рельефными мышцами — я был таким в девятнадцать лет.
Мне в жизни не было так хорошо, а этот мужик, запертый у меня в сортире, мог все это разрушить.
В случаях серьезного производственного травматизма страховые компании всегда подают апелляцию. Иногда слежка за человеком продолжается несколько лет. Для того чтобы снять пять минут четкого видео, как этот калека загружает в багажник пикапа тяжеленную почвофрезу. Запись показывают на суде, и вот оно: дело закрыто. Инвалидность снимается. Истец считал себя обеспеченным на всю жизнь: не дохлое денежное пособие каждый месяц, бесплатное медобслуживание, плюс викодин, перкоцет и оксиконтин в необходимых количествах, чтобы ему было хорошо до конца дней. Но ответчик поставил запись — загрузка почвофрезы в багажник, — и все, лафа кончилась.
Ему сорок пять, может быть, пятьдесят, и его обвиняют в мошенничестве со страховкой. И тут — без шансов. Теперь придется пахать всю оставшуюся жизнь, за минимальную зарплату. Никакого пособия по безработице. Ни секунды свободного времени, пока ему не исполнится шестьдесят с чем-то, когда можно будет выйти на пенсию.
Прямо сейчас, в эту минуту, даже пожизненное заключение за убийство кажется Саре Брум очень заманчивым по сравнению с тем, чтобы лишиться машины и дома, отдать все свои сбережения в счет поимущественного налога и оказаться на улице.
Когда я был на ее месте, у меня была только коробка с четырьмя ядовитыми «бомбами» от насекомых. У меня под фургончиком обнаружилось осиное гнездо. В инструкции на каждом баллончике было сказано, что перед употреблением его надо встряхнуть, а потом отломить кончик на тонкой насадке сверху. Из «бомбы» повалит ядовитый дым, и будет валить, пока весь не выйдет.
Там было написано, что эта штука убивает все живое.
Бедный детектив. Я пододвинул к сортиру стремянку и сбросил все четыре «бомбы» в вестовую трубу. Потом зажал трубу рукой, чтобы не было утечки. И вот я стою на стремянке, этакий, бля, Адольф Гитлер, и слушаю, как мой детектив задыхается от ядовитого газа, кашляет и умоляет меня его выпустить. Он там давится жидкой блевотиной; я слышу, как вязкая масса изливается на дощатый пол — меня самого чуть не стошнило от этих звуков. От серного запаха распыленной отравы и вони его рвотных масс. «Бомбы» внутри продолжали шипеть, а потом струйки белого дыма повалили из всех щелей, из всех дырочек, где были забиты гвозди. Отдававший бензином дым рвался наружу со всех сторон, пока детектив бился о дверь и о стены, пытаясь выбраться из сортира. Набивал синяки на руках, под подкладными плечами своего дорогого коричневого костюма. Тратил силы.
Нога болит жутко. Я сижу в этом сарае, жду, когда Сара Брум разрешит все проблемы в моем лице. Я мог бы ей столько всего рассказать. О том, что средство от насекомых только вызвало тошноту у обоих. О том, каковы ощущения, когда бьешь человека по голове гаечным ключом. Первые десять-двенадцать ударов не дают никаких результатов, кроме малоприятного красного месива из волос и разорванной кожи. Даже если держать ключ двумя руками, все равно у тебя не получится проломить кость с первого раза. А гаечный ключ очень быстро становится скользким от крови, и надо пойти и найти что-то чистое, чтобы закончить работу.
Даже если я не был нетрудоспособным до того, как убить этого мистера Льюиса Ли Орлеана, когда все закончилось, я точно стал инвалидом. Убивать человека — работа нелегкая. Нелегкая и грязная. Нелегкая, грязная и очень шумная, потому что жертва вопит во весь голос, причем смысла в ее словах — не больше, чем в реве коровы на бойне.
Насколько я понимаю, даже если бы я не прибил своего мистера Любопытного Детектива, его бы прикончила долгая холодная ночь. Слепни и болевой шок от перелома ноги. Мертвый — он мертвый, а это значит, что мы оба отмучились. Ну, почти.
Даже если бы меня не прищучили, после убийства детектива у меня как-то отбило охоту изображать из себя инвалида. Теперь я знал, что за мной наблюдают, я видел список. Пройдет время, и они отрядят другого детектива, чтобы шпионить за мной.
Отсюда вывод: если не можешь побить врага, переходи на его сторону.
По ящику как раз прошла очередная реклама заочных курсов, и я позвонил по указанному телефону. Там учат, как вести слежку за подозреваемым. Как рыться в мусорных баках в поисках вещественных доказательств. Через полтора месяца мне прислали диплом частного детектива. После этого у меня появился свой собственный список халявщиков, за которыми следовало проследить. Провести свое собственное небольшое расследование с ДПСК, то есть документальными подтверждениями скрытой камерой, как я это называю.
Работа, в общем, несложная. Проявляешь находчивость и «сдаешь» своих же коллег-инвалидов. В большинстве случаев тебе даже не нужно являться в суд. Просто сдаешь свой отчет, предъявляешь квитанции и чеки за мотель, взятую напрокат машину и еду в ресторанах — и тебе присылают по почте чек. Возмещение расходов плюс комиссионные.
Но вернемся к госпоже Брум. Первые пять дней напряженной работы не принесли никаких результатов. Когда ты непрестанно следишь за объектом, чтобы снять ДПСК, ты с ним как-то сродняешься. Ходишь за ним неотвязно. На почту, в библиотеку, в бакалейную лавку. Даже если она целый день не выходит из трейлера, занавесила окна и смотрит телик, я все равно наблюдаю: прячусь в своей взятой напрокат машине, припаркованной неподалеку — лежу на переднем сиденье, пристроив подушку к дверце с пассажирской стороны. Чтобы видеть, что происходит. Даже если не происходит вообще ничего.
Объект наблюдения, он как родной.
Весь день, с полудня до вечера, я просидел на корточках, прячась в кустах на холме за трейлером Сары Брум и прихлопывая'комаров. Наблюдал за ней через видоискатель камеры;
ждал подходящего случая, чтобы нажать кнопку ЗАПИСЬ. Саре всего-то и нужно было, что наклониться и подхватить белый баллон с пропаном. Пять минут записи, как она разгружает большие пакеты с кошачьей едой из багажника своего старого драндулета с открывающейся вверх задней дверью — и дело сделано. Оставалось лишь сдать машину и улететь домой следующим рейсом.
Разумеется, я сижу у нее в сарае, потому что споткнулся и упал. Она нашла меня на холме, когда уже стемнело, и комары совершенно взбесились. Это было гораздо хуже, чем все, что может со мной сотворить сама Сара: пулевые и ножевые ранения — это ничто по сравнению с их укусами. Пришлось звать на помощь, и она подняла меня на ноги, приобняла за талию и дотащила досюда чуть ли не на себе. Уложила меня в сарае. Сказала, чтобы передохнуть. Пару минут.
Никто и не утверждает, что я отличаюсь особенной оригинальностью. Я говорю ей, что наблюдаю за птицами. Эти края знамениты своей популяцией хохлатых ржанок. И синезобых фазанов, у которых как раз сейчас брачный сезон.
Она берет мою видеокамеру, открывает экран для просмотра и говорит:
— Ой как интересно. А можно мне посмотреть? Камера тихонько жужжит, потом раздается щелчок, и на панели мигает красный огонек ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ. Сара глядит на экран, улыбается. Она накачалась таблетками, и ей хорошо.
