Я смотрел в окно, на просторы, затянутые всепоглощающей тьмой, и вдруг заметил, как во мгле полярной ночи мелькнул мимо придорожный фонарик. И при его свете я увидел, что снег начал таять.
Весна пришла.
Глава двадцатая
Индийский опыт
Где мысль бесстрашна и чело гордо поднято;
Где знание свободно;
Где мир не разбит на клетки перегородками;
Где слова исходят из глубин истины;
Где неустанное стремление простирает руки к совершенству;
Где светлый поток разума не блуждает в бесплодной и мертвой пустыне песков;
Где разум направлен к высоким помыслам и деяниям,
– В этих небесах свободы, отец мой, да пробудится страна моя!
Рабиндранат Тагор.
Гитанджали (1912) (пер. Н. Пушешникова)
Человек в белых одеждах вручает мне чашку чаю; полуденное солнце обжигает его мозолистые пальцы. Это Хари Чанд, крестьянин из деревни Шахпур-Калан в североиндийском округе Баллабгар. Хари – деревенский старейшина: еще бы, ведь ему уже 94 года. И он не один такой: неподалеку еще несколько старейшин пристроились на деревянных скамейках, чтобы, как всегда, покурить кальян за негромким разговором, и поглядывают на меня с робким любопытством.
Баллабгар – россыпь из 89 деревушек примерно в 35 километрах к югу от Дели. Его пожилые жители – в основном неграмотные нищие крестьяне, многие никогда в жизни не покидали родную деревню. Я здесь, чтобы проследить ход шестнадцатилетнего исследования, которое началось в 1988 году, когда Американский национальный институт старения решил раскинуть сети по всему миру в поисках сведений о болезни Альцгеймера:
Вероятно, сведения из других стран, культур, этнических и популяционных групп, у которых другой образ жизни и другие внешние условия, позволят узнать о причинах болезни что-то новое, ускользающее от внимания в промышленных странах Запада. Необходимо гораздо активнее и шире вести поиски мощных факторов риска, на которые можно повлиять, а для этого придется выйти за государственные границы1.
Осмотревшись, я поймал себя на мысли, что стоило бы поискать более подходящую кандидатуру. Большинство жителей деревни тонкокостные и явно недоедают. Живут они в полуразрушенных домиках из самодельного кирпича или жердей, крытых ржавой жестью. Печи топят коровьим навозом. Электричество – роскошь для избранных. А воду берут из одной-единственной цементной цистерны и нескольких ржавых водокачек. Но есть у них еще одна особенность: устойчивость к деменции. В отчетах Центра исследований старения в Нью-Дели то и дело мелькают сведения, что болезнь Альцгеймера для этой части Индии «нетипична», а патологические бляшки и клубки обнаруживаются при вскрытии «редко».
– Память у меня хорошая, – гордо говорит Чанд. – Думаю, кое-кто в Баллабгаре и рад бы что-нибудь забыть, но я никогда не слышал, чтобы кого-то подводила память.
Эти поля Чанд возделывает с десяти лет. Он помнит себя подростком – помнит, как ссорились мать с отцом, когда приходилось занимать деньги, чтобы выплачивать высокие налоги при британских колониалистах. С 85 лет Чанд не работает и коротает дни в компании десятерых своих детей, восьми внуков и семи правнуков. Он перечислил мне всех по именам и добавил, что я не первый ученый, кто приехал к ним в деревню. Не так давно приезжали и другие, но вопросы задавали те же.
Исследование Национального института старения возглавляла Мэри Гангули, уроженка Индии, психиатр из Питсбургского университета в штате Пенсильвания (вместе с Виджаем Чандрой и его сотрудниками из Центра исследований старения и Отделения регионального здравоохранения Всеиндийского института медицинских наук). Мэри Гангули с ходу взяла быка за рога. Для исследования нужна была группа пожилых людей из региона, где многие не знали, сколько им на самом деле лет, требовалось собирать семейный анамнез в местах, где ни у кого никогда не было медицинских карт, проводить тесты на когнитивные способности там, где почти никто не держал в руках карандаша и бумаги и не следил за календарем – ни за индуистским, ни за григорианским. Из эры телефонов и банковских счетов надо было прямиком отправиться в эру духов и рассказов у костра. В сущности, нужно было учиться, разучившись, добиваться прогресса путем регресса.
– Когнитивные функции у них развиты так же, как у образованных, – рассказывала мне Мэри Гангули по телефону. – Нужно найти какой-то разумный способ их оценить. Это важно, поскольку все, что мы знаем, или почти все, нам дало изучение факторов риска деменции у белых людей из процветающих стран.
Чтобы преодолеть культурные и образовательные различия, сотрудники Гангули придумали «культурно-нейтральные» тесты на когнитивные способности. Поскольку жители деревни говорят на фонетическом диалекте языка хинди, им, в частности, предлагали не читать или писать, а повторять звуки. Вопросы на абстрактный устный счет – вроде упражнения «вычти семь», которое я выполнял в четвертой главе, – были сформулированы конкретнее, превратились в задачки про рупии и билеты на автобус. Стандартное задание «напишите предложение» ученые заменили просьбой «скажите мне что-нибудь» – это тоже способ оценить способность высказать законченную мысль.
На это частенько следовал растерянный ответ: «А что мне вам сказать?», который, как писала Гангули, зачастую приводил к «неловким и бессмысленным диалогам испытуемого и исследователя». В результате многочисленных проб и ошибок появилась окончательная формулировка: «Расскажите мне что-нибудь про ваш дом». Однако многие испытуемые никак не могли взять в толк, что такое проходить тест. Когда жителей деревни просили запомнить несколько слов, они только смеялись: «Зачем?!» Когда им рассказывали историю и просили повторить, многие отвечали: «Это, по-вашему, история? Вот я вам расскажу историю так историю!» – после чего первоначальный сюжет украшался массой драматических подробностей. А когда исследователи настаивали, что все надо делать по правилам, испытуемые искренне удивлялись: «Почему?»
В какой-то момент ученые попытались провести так называемый Бостонский тест на называние: испытуемому показывают линейные рисунки разных предметов – лодка, дудочка, кенгуру – и просят их назвать. Однако многое из этого списка жители деревни видели впервые, а у некоторых испытуемых возникли трудности с самим понятием рисунка: они щупали бумагу, чтобы лучше понять. Тогда Гангули решила, что лучше давать трехмерные модельки. В числе прочих было игрушечное деревце, которое кто-то из ее сотрудников купил еще в Питсбурге в детском музее. Для ясности у деревца отпилили деревянную подставку.
– А вот это что? – спросила Мэри, показав деревце испытуемому.
– Брокколи, – был ответ.
Да, требовался совсем другой подход, и тогда Гангули решила, что лучше изучать способность испытуемых исполнять обычные повседневные дела. От этих стариков никто ничего особенного не требовал: приготовлением пищи, работой в поле и очагом занимались младшие члены семьи. Ухаживать за стариками обычно поручалось невесткам.
